Саша правильно почувствовала, что Романовская ушла от ответа. Она попыталась улыбнуться. Губу засаднило.
— Я тоже сожалею. В случае чего, я к вашим услугам, — предложила Залусская. — Бесплатно.
Романовская посмотрела на портрет, который набросал Супричинский, и недовольно чмокнула. Никто не узнает преступника, совершенно точно. Опять похищение-висяк. Так же, как много лет назад, когда она начинала работу в полиции.
— Я запомню, — как будто нехотя бросила она. — Позаботьтесь о себе, пожалуйста. Вижу, что неприятности вас любят.
— Что-то в этом есть.
Пани комендант опять что-то записала в служебном блокноте, потом вырвала листок и положила на тумбочку у Сашиной кровати.
— Лукас Поляк, пациент директора Сачко, которого вы разыскиваете, живет по этому адресу. — Она задержалась в дверях. — А этот номер — мой личный мобильный. Если в следующий раз попадете в переплет, то, пожалуйста, сразу приходите ко мне.
— Переплет? — повторила профайлер.
— В случае неприятностей, женщина с женщиной всегда договорится. К тому же вы избавите нас от заполнения кучи документов, а потом уничтожения их. — Романовская направилась к выходу.
Профайлер взглянула на листок. Третьего Мая, 18/4. Она проезжала по этой улице несколько раз. Саша почувствовала, как напряжение потихоньку начинает отпускать. Схватив телефон, набрала номер матери.
— Бабушка сейчас не может подойти, позвоните позже, — услышала она голос Каролины на автоответчике.
Упав на подушку, Саша смяла ценный клочок бумаги до размера небольшого шарика и бросила в тумбочку. Через несколько минут она уже спала.
* * *
Земля была свежеутоптана. Под ковром молодой травы виднелись островки черной земли. Вандалы опять разрыли символическую могилу, но на этот раз не унесли крест. Он лежал в кустах. Не хватало только православной перекладины. Дуня Ожеховская взяла булыжник и, опираясь на выструганную своими руками палку, вбивала крест в землю до тех пор, пока не почувствовала, что он уперся во что-то твердое. Она присела или даже, скорее, упала на колени, тяжело дыша. Долго молилась об упокоении лежащих здесь жертв. Прочла акафист и трижды поклонилась, лбом касаясь земли. С трудом поднялась, отряхнула поношенное платье. Кости у нее болели постоянно, независимо от погоды.
До дому оставалось несколько километров пути. Через лес было бы быстрее, и она не боялась, что заблудится. Дуня знала наизусть каждый сантиметр этой земли, но уже больше месяца не было дождя, поэтому на песке ноги будут проваливаться по щиколотку. Пришлось выбрать окружную дорогу вдоль шоссе, тайно надеясь на оказию. Если никто не остановится, до дому она доберется лишь с наступлением сумерек.
На шоссе дорогу ей преградил новенький грузовик с эмблемой мясокомбината. Она отошла на обочину и закрыла лицо платком. Из машины вышел мужчина лет на десять старше ее, хотя выглядели они как ровесники. Последнее время Дуня сильно похудела и превратилась в старуху, в то время как тот, наоборот, прибавил в весе. Нестерук подошел, взял ее под руку.
— Садись, Дунечка, — сказал он и открыл дверцу. Дуня узнала женщину, сидящую за рулем. Вожена Бейнар кивнула старушке, но та не ответила.
— Мне кур пора кормить. — Она покачала головой. — Собаки тоже с утра одни сидят.
— Подвезем.
— Не хочу пачкать вам сиденья, — ответила она и, опираясь на палку, поволоклась вдоль дороги.
Миколай шел за ней, ничего не говоря. Вожена закрыла дверь со стороны пассажира и медленно плелась за ними. Издалека они напоминали колонну арестантов. Вдруг Дуня остановилась и обратилась к Миколаю:
— Что ей надо?
Он склонил голову. Вытащил из кармана шелковую ленту. Вожена стояла на некотором расстоянии и слышала каждое их слово.
— Ее дочь пропала. Твой сын ее похитил.
Дуня впервые продемонстрировала заинтересованность.
— Дочь? — Она указала пальцем на Божену. — Это ее дочь?
Миколай подтвердил.
— Я пообещал, что спрошу. — Он сделал паузу. — Где прячется Юрка?
— Я не видела сына с зимы. Он был у меня с неделю, когда его выпустили из СИЗО. Потом, как всегда, гулял сам по себе. Иногда приезжал по ночам, мотоцикл ставил в дровнице. Я слышала звук мотора, но в дом никогда не входил. Утром его уже не было. Стесняется этого ареста, будто я жизни не знаю, — объяснила она по-белорусски.
Миколай в ожидании смотрел на нее, но она не сказала больше ни слова.
— А может, ты помолишься?
— Зачем, если она не верит, — сказала Дуня, но ленту взяла. Потом начала бормотать молитву на церковно-славянском. Это было похоже на ворожбу. Но вдруг прервалась, покачала головой.
— Что это значит?
— Ничего не чувствую. Последнее время у меня всегда так. Конец близок, — пошутила она, но на лице при этом не появилось и тени улыбки.
Миколай дотронулся до ее плеча, пытаясь приобнять, но она не ответила на его жест. Они продолжали стоять, слегка согнувшись. Два старика, понимающие, что смерть уже дышит им в затылок.
— Как ты нашел меня, дядя?
— Сегодня годовщина их смерти, Дунечка. — Он пожал плечами. — Мне и не пришлось искать, ты каждый год сюда приходишь.
— Кто-то опять выдернул крест, — пожаловалась она.
— Им уже все равно, — бросил он с укоризной. Но, видя ее мину, добавил: — Я займусь этим.
— Не надо. Бог накажет вандалов.
— Помоги, — попросил он. — Эта девочка ни в чем не виновата. Мать только хочет знать, все ли с ней в порядке.
Он дал старушке фотографию Ивоны и зеленую расческу с выломанным зубом. На ней был клочок вычесанных волос.
— Вот что от нее осталось. И ленты.
Дуня взглянула на снимок. Это было фото из паспорта восемнадцатилетней Ивоны. Длинные волосы, темная челка до бровей. Сосредоточенный взгляд.
— Красавица, — искренне сказала Дуня. И сразу же нахмурила лоб. — Что у нее общего с моим сыном?
— А ты не знаешь? — удивился Миколай. — Говорят, что она сбежала с ним со свадьбы. Люди их видели. Он избил какую-то приезжую. Наверное, теперь где-то прячутся.
— Надо было сразу так и сказать.
Она отошла вглубь леса, закрыла глаза. Миколай остался на расстоянии нескольких шагов. Знаками он попросил Божену вернуться в машину и выключить двигатель. Дуня начала шептать под нос слова православных молитв. Не прервалась даже, когда мимо них, громко сигналя, проехала какая-то машина. Вдруг она замолчала и быстрым шагом пошла вдоль дороги. Божена выскочила из машины и подбежала к Миколаю.
— Что она сказала?
— Ничего, — грустно ответил он. Снял с головы шапку, перекрестился.
