— Сильная и гордая.
— Это не белоруска. Не может быть. Немка или полька. Какой-то фашистский байстрюк. Ты видел ее лицо?
— Для тебя любая баба — барахло.
— Не то что для тебя. Порхаешь с цветка на цветок. А Ягода дома вареники лепит.
— И переводит мой текст из «Нивы» на немецкий для А11-gemeine Zeitung.
— Если бы мне попалась такая, как твоя, то, может, и я бы женился, — вздохнул Степан.
— Только если бы у нее были увесистые яйца, — пошутил Пирес, а Степан метнул в него бешеный взгляд и с сожалением посмотрел на водителя. Придется его уволить, вот напасть.
Но этим же вечером, входя в дом влюбленного в него ксендза, он уже и думать забыл об инциденте с деревенской девчонкой неподалеку от военного кладбища.
Анатоль же не только запомнил фамилию Дуни, но также взял из управы ее фотографии, которые она подала вместе с заявлением на паспорт. Он вглядывался в умное лицо дьяволицы, которая осмелилась остановить служебную «Волгу», чтобы спасти ребенка. В закутках его памяти ничего не терялось. Именно поэтому он занимал это место и выполнял эту функцию.
Добравшись до работы, он даже не вошел в учительскую, а закрылся в своем кабинете и приказал знакомым гэбэшникам проверить семью девушки до третьего поколения. Когда те подтвердили, что она сбежала из дому, чтобы не выходить замуж, Пирес довольно усмехнулся. Интуиция опять не подвела его. Он, как мало кто, разбирался в людях. Анатоль распорядился найти белоруску, наблюдать за ней и сообщать ему о том, с кем она встречается, когда и насколько близко.
У него была жена, которой Анатоль был очень доволен. Разумеется, он не собирался портить себе жизнь. Скандал ему был не нужен. У него имелся целый гарем любовниц всех сортов. Но он уже очень давно не чувствовал такого возбуждения. Сейчас ему нужна была только эта девушка. Плохо одетая, без манер, но гордая и наверняка невинная. Она принадлежала к тому идейному и воинственному типу девиц, которые не отдают самое ценное первому встречному. Скорее, навсегда остаются в одиночестве. Ему следовало хорошенько продумать операцию по ее охмурению. Сопротивление с ее стороны неизбежно, но он-то именно на это и рассчитывал. Сегодня Пирес весь день находился в приподнятом настроении и даже согласился на командировку в Берлин, чтобы собрать данные о враждебно настроенном против Польской Народной Республики деятеле. Начальство больше месяца уговаривало его поехать.
* * *
Хайнувка, 2014 год
Двадцать три квадратных метра, не считая лоджии, тоже на девяносто процентов заполненной книгами, стали временным штабом Залусской.
Когда они вошли в душную квартирку на Пилсудского, 18, Залусская подумала, что семья Романовской когда-то, должно быть, принадлежала к местной интеллектуальной элите. Никаких журнальных столиков покрытых стеклом, мягких стульев со спинками; имитаций Матейко, оленей маслом в обществе православной Божьей Матери. Ни одной безделушки или русских часов с кукушкой, покрытых золотой краской, потому что для этих украшений совершенно не было места. Везде, в каждом уголке этой квартиры, жили книги.
О доходах вышедшей на пенсию элиты можно было судить о самодельных некрашеных полках из ДВП. Простые металлические уголки, шурупы в стенах. Опоры полок — из железнодорожных рельсов. Современные варшавские хипстеры продали бы душу за такой интерьер. А самые модные дизайнеры установили бы за такой эксклюзив соответствующие цены в валюте цвета надежды. Саша размышляла о том, что жители этого дома были очень сильны духом, раз в городке, из которого когда-то вся Польша тащила полированную мебель, не сломались и не поставили у себя в гостиной стенку, полную хрусталя. И к тому же выжили, питаясь исключительно знаниями. Саше вдруг захотелось узнать, кем они были, о чем мечтали и что держало их здесь, на краю лесной глуши.
Левая сторона помещения служила для сна и приема гостей, коих здесь поместилось бы целых две штуки, не считая хозяев, и находилась в темной нише вместе с миниатюрной кухней. Правая сторона, раза в три больше, выполняла функцию кабинета и библиотеки. Части так отличались друг от друга, что можно было бы провести на полу линию, разделяющую их. По левой, «бытовой», приходилось перемещаться, прижавшись к стене. В правой же можно было вдохнуть полной грудью. На каждой полке этой стены стояли пронумерованные книги, терпеливо собирающие пыль. Их было так много, что даже над телевизором «Рубин», повернутым экраном к стене, был сделан дополнительный стеллаж, чтобы использовать и это пространство. Саша сразу почувствовала себя, как в кабинете профессора Абрамса в Международном центре следственной психологии в Хаддерсфилде. В полной безопасности. В голове не укладывалось только, как в этой квартире могло поместиться пять человек.
— Тетя уехала на лето в приграничное урочище, — объяснила Романовская и поставила на стол коробку с документами. — У нее там деревянный домик на берегу Буга и участок леса. Сын ей купил, чтобы успокоить собственную совесть. Сам живет в Нью-Йорке и почти не приезжает. Тетя будет там до осени, а если зима выдастся не очень холодной, то останется до весны.
Саша стряхнула пыль с гнутого стула возле старого письменного стола, покрытого зеленым сукном, и несколько минут расслаблялась, не произнеся ни слова. В корзинке на подоконнике лежали грецкие орехи, но она не решилась расколоть их, подумав, что они могут быть старше ее самой.
Романовская тем временем рассказывала о большом количестве света, которое попадает сюда с полудня и до шести вечера. Она открывала и закрывала кухонные шкафчики, выставляла на столешницу размером с разделочную доску банки из-под чая, кофе, риса и муки. Они были пусты, но насекомых не было. Кристина включила холодильник и положила в него купленные по дороге продукты. Потом взяла самый большой нож и с трудом начала резать хлеб толстыми ломтями. Нож выглядел эффектно, но был ужасно тупой.
— Я не голодна, — остановила ее профайлер.
Она смотрела на клетчатое кресло-кровать, которое ей придется раскладывать каждый вечер, иначе в разложенном виде оно перекроет проход из гостевой зоны в библиотеку. Интересно, как она это сделает одной рукой.
Романовская села, сложила руки в замок.
— Вы правы.
— Обращайтесь ко мне на «ты». Саша. — Залусская протянула здоровую руку. — Я младше вас, мне не очень удобно выступать с таким предложением, но так будет удобнее работать.
— Крыся.
Они улыбнулись друг другу.
— Я специально отпустила Блажея. Мне нужно было сказать кое-что вне моего кабинета.
— Это касается расследования или личных дел?
Романовская неопределенно покачала головой.
— Твое положение выглядит не самым лучшим образом, но мы обе знаем, что это только…
— Версия, — закончила Саша и попыталась выудить сигареты из бокового кармана куртки. — Я не в обиде. Дело, скорее, в методах ведения расследования. Но эти претензии уже не к тебе.
