— Шпион?
— Кто его знает. Но, скорей всего, он должен был занять место Степана. И небезосновательно. Петр всегда был башковитый. Его отец начал работу над станком для сушки древесины, которая должна была повысить производительность, но Варшава так и не купила патент. Устройство оказалось слишком дорогим по себестоимости. Петр заменил только два элемента: увеличил высоту и добавил мощности. По сей день все деревообрабатывающие предприятия работают по этой технологии. Тогда же это был качественный подъем на пятьсот процентов.
— Пятьсот? Это уже тогда подсчитали?
— Может, я чуть переборщила. Во всяком случае, производительность сильно возросла. — Романовская махнула рукой. — Дуня подала заявление об исчезновении мужа. Якобы тот уехал в командировку и не вернулся. Мы начали расследование. Это дело было в приоритете. Все включились в работу. Но уже через неделю мы перестали его искать. Сначала старому коменданту позвонил Гавел, тогдашний секретарь службы безопасности, и дал определенные указания. Потом Ожеховская забрала заявление, на этот раз не приходя лично, а по телефону. Разразился невероятный скандал. Через два дня она принесла письмо. К сожалению, оно не сохранилось в деле, потому что сотрудники сразу же пустили его по рукам. Весь город потешался над ней. Это продолжалось целый год. После случившегося Дуня стала постепенно замыкаться в себе.
— Что было в том письме?
— Степан признавался, что он гей и уходит от жены к католическому священнику. Там было очень длинное признание, что он ее никогда не любил, женился из жалости и для того, чтобы было кому в старости подать стакан воды. Что он оставляет ей все имущество и деньги на счете, чтобы она хорошо воспитала их ребенка, которым она как раз была беременна.
— Речь, как я понимаю, о Ежи Ожеховском, бывшем Ивоны?
— О Кваке, да, — подтвердила Кристина. — Все это выглядело очень правдоподобно. — Пробощ еще до этого был буквально вышвырнут из костела верующими. Курия не протестовала. Скорее всего, им были известны подробности, но скандал раздувать никто не стал. Тогда о таких делах не принято было говорить. Люди обвиняли пробоща в аморальном поведении, злоупотреблении алкоголем и финансовых махинациях. Уезжая, он забрал с собой все пожертвования и еще несколько тысяч злотых, отложенных на строительство кладбищенской часовни, на которое складывалось полгорода. Через два дня исчез Степан. Через много лет, после введения компьютерной базы, я пыталась найти его с помощью личного номера. Безрезультатно. Ничего не удалось нащупать — нет данных. Ни живого ни мертвого. То же самое с ксендзом. С семьдесят седьмого года нет такого человека. Всякое бывает, конечно, но вот так, вдвоем?
Саша дважды моргнула, по разу на каждого пропавшего.
— Попробую угадать, — сказала она. — У Дуни был роман с Бондаруком.
— Умница, — похвалила ее Романовская. — Очень, кстати, страстный. Она стала его первой и единственной любовью. Люди говорят, что Ивона Бейнар венчалась в наряде, приготовленном для Дуни. Она должна была надеть его после развода со Степаном. В какой-то момент, на свадьбе, мне даже показалось, что это была она.
Саша покачала головой, не веря своим ушам.
— Дуня тоже пропала?
— Нет, — ответила Кристина, — но у нее плохо с головой. Ты, может, и видела ее. На ведьму похожа. Это наша местная шептунья. Говорят, сильная.
— Ты голову мне морочишь?
— Не смейся, — вполне серьезно заявила Кристина. — Она странная. Некоторые ее боятся. Сама увидишь.
Из Сашиной сумки раздался телефонный звонок. Она схватила телефон. На дисплее появилась фотография дочери в черной косухе и розовой майке со стразами.
— Все в порядке? — спросила Залусская сладким голосом, совсем не похожим на тот, которым обращалась к комендантше.
Романовская улыбнулась. Она увидела блеск в глазах профайлера, слышала ее веселый смех. Именно так выглядит соскучившаяся мать.
Малышка щебетала, поэтому Романовская отошла ближе к кухне, чтобы обеспечить им видимость конфиденциальности. Разговор продолжался минут пятнадцать. Закончив разговор, Саша стала спокойнее. Она с облегчением откусила бутерброд, который за это время положила перед ней Кристина. Комендантша села и присоединилась к Саше. Какое-то время они, молча, ели.
— Никогда в жизни не ела ничего вкуснее этого куска хлеба с колбасой, — сказала Саша.
— Это колбаса с нашего мясокомбината. Некий Нестерук, говорят, лично следит за производством. До такой степени, что, несмотря на свой возраст, а ему уже за восемьдесят, он любит иногда зарезать свинью, чтобы показать, как это правильно сделать, чтобы не причинять страданий животному, — объяснила Кристина.
Саша с трудом проглотила и отодвинула тарелку.
— Капитал он сколотил на металлоломе. Это тоже близкий друг Бондарука, — излагала Романовская с набитым ртом, доев и Сашину порцию. А потом, как ни в чем не бывало, продолжала: — Как тебе уже известно, сын Дуни — Юрек Ожеховский, местный воришка, называемый Кваком. Это был наш главный подозреваемый. Он ухаживал за Ивоной до Бондарука. Есть основания предполагать, что они вместе с невестой планировали побег.
— Поэтому ты спрашивала, могла ли она быть знакома с похитителем? Это начинает складываться в семейную легенду. Неофициальную, разумеется.
Романовская пожала плечами. Саша принялась считать, загибая пальцы. Наконец улыбнулась.
— Как по мне, так итог довольно внушительный: один труп, две головы, пять исчезновений. И все это вокруг почти семидесятилетнего донжуана.
— Очкарика.
— Именно. — Саша вынула фотографию, которую дала ей Мажена Козьминская. — Так его называли не только здесь. Ему, должно быть, нравилась эта кличка, раз он хвастался ею в ЦК.
Романовская подняла голову, не понимая.
— Ты не хочешь съездить в Гданьск?
— Сейчас?
— Я планирую сегодня собрать все данные. А завтра, почему бы нет? В твоем сопровождении мне, наверное, можно выехать из города? Если очень надо, то могу продолжать играть роль подозреваемой. Это даже забавно.
Саша подошла к полке и наугад вытащила книгу. Ей попался «Миф людоеда». Книга была новая. Вряд ли списанная из библиотеки. Она открыла случайную страницу и прочла вслух:
— «Съесть кого-то значит полностью завладеть им, ощутить оральный экстаз». — Она захлопнула книгу и пошутила. — Может, он их ест? Поэтому нет трупов? Остаются только черепа и кости.
Романовская странно посмотрела на нее. Впервые ее не рассмешила шутка Залусской.
* * *
Гданьск, 2014 год
Сильная, стреляющая от бедра боль столкнула Мажену со стула. Она быстро выпрямила ногу, пытаясь преодолеть судорогу. Как всегда, стало только хуже. Через секунду у нее онемела стопа. Козьминская сползла на пол и легла на спину без движения. Она сжала зубы, из глаз полились слезы. Оса молча ждала, когда боль пройдет, успокаивая себя, что все проходит. Этому учит людей умиральня, иногда именуемая тюрьмой. Только когда боль отпустила, она разжала руку, сжимающую канву из льняного полотна с вколотой в нее иголкой и красной нитью мулине. Иоанн Павел II издевательски улыбался с незаконченной вышивки. У него еще не было носа и верхней части лица. Сейчас из него запросто можно было бы вышить Бэтмена. Года три назад она бы так и сделала, но сейчас у нее уже не было сил на приколы. Козьминская не могла даже отказаться от супа, хоть и знала, что надзирательница сунула в него средний палец, протягивая ей металлическую миску с неопределенной жижей. Она ела все, что можно было хоть как-то проглотить, хотя бы затем, чтобы было чем блевать. А это с ней приключалось последнее время по нескольку раз в день. Плюс ко всему — остеохондроз не давал ей передохнуть и двух дней. Это был давний дефект позвоночника. Может, и что посерьезнее. Поясница всегда была ее слабым местом. Она привыкла к боли, срослась с ней. Ноющая боль вообще не унималась, как чувство вины. Потому она предпочитала не знать, что это на самом деле так болит. Ортопед выслушал жалобы и неохотно подписал заключение о том, что она может работать в швейном цеху. Тогда она не знала, что проработает там совсем недолго. О лечении можно было не мечтать. Ее охватывало бешенство, когда боль на время отпускала, а потом накатывала по ночам с новой силой. Для таких, как она, не было даже аспирина. Поэтому Мажена курила одну сигарету за другой, делала себе очередной чифир. Ничего другого ей не оставалось. Если бы не дети, она б уже давно свернула себе голову. И сделает это, но сначала позаботится о них.
