— Поговорим по дороге. У меня к вам несколько дел. Одно из них зовут Саша. Остальное менее важно в данный момент.
Петр внимательно посмотрел на полицейского.
— Не имел чести, — вежливо парировал Бондарук. Дух с трудом сдержал смех. — Уверяю вас, что вы можете быть спокойны за верность своей избранницы.
* * *
Хайнувка, 2014 год
— Paranoia alcoholica, входит в число стойких бредовых расстройств. Иначе называется синдромом Отелло. Хроническая ревность на грани помешательства. Плюс ко всему проблема с контролем над агрессией. Сначала диагноз Петра был таким. — Магдалена Прус на время замолчала и лениво положила ногу на ногу. Она не специально надела белое мини-платье. Наверное, это получилось подсознательно, потому что, договорившись с директором Сачко, что сегодня она расскажет в полиции только половину правды, пани доктор поехала домой переодеться. Белое платье-футляр с воротником-стойкой само подвернулось под руку. Оно было новое, еще с этикеткой. Магдалена решила, что это прекрасный повод для дебюта. Тем более если уж ей придется врать, то, по крайней мере, с нимбом над головой. Трусы она надела красные. На всякий случай.
Стоящий у стены полицейский из области, старший по званию и возрасту, наверняка не один раз видел эту сцену в исполнении божественной Шэрон, потому что он тут же выпрямился, а его зрачки сконцентрировались на линии чуть выше ее бюста. В свою очередь, качок из местного участка, записывающий ее показания на компьютере, — видимо, ни разу не смотрел фильм о самой известной женщине-вамп восьмидесятых, хотя и не принадлежал еще к поколению, которое относило «Основной инстинкт» к категории «ретро». Черно-белые фильмы он вообще не смотрел. Ему в них не хватало быстрого монтажа, взрывов, спецэффектов, герои часто и подолгу молчали, поэтому многое приходилось додумывать самостоятельно, а на это у крепыша не было времени. Кроме того, никто не держал этот мусор в папках на сайте «Хомяк», а раз уж его там не было, то он не считал его достойным внимания. Докторша про себя отметила, что, если бы молодой допрашивал ее, то у нее не было бы никаких шансов создать дымовую завесу для деятельности «Тишины».
— Он закрыл женщину в золотой клетке, следил за каждым ее шагом. Проверял постель, копался в белье. Каждое почтовое извещение казалось ему любовным посланием. Ночью он не разрешал ей выходить из комнаты. Ей приходилось справлять нужду при открытой двери. Ему постоянно чудилось, что в шкафу, под кроватью, под мойкой в кухне Лариса прячет любовника. Или даже нескольких. Классика.
— Он был агрессивен?
Прус кивнула.
— Документация в полиции была не очень объемной, но Лариса Шафран вела себя, как классическая жертва домашнего насилия. Она сообщала о нескольких инцидентах, в основном психологических атаках. Никаких побоев, синяков, угроз ножом. Потом она забирала заявления, но в течение какого-то времени тоже была нашей пациенткой. Когда-то они вместе пили. Сильно. Знакомство произошло на фоне белорусской субкультуры. Именно она сделала из него белоруса. Помогали в этом самогон и рок, как она сама говорила. Я выписала некоторые происшествия из его истории болезни. Есть также аудиозаписи ее рассказов. В случае чего — к вашим услугам. Позже я никогда не прослушивала эти кассеты, но, честно говоря, была мысль более плотно заняться данным случаем. Создавалось впечатление, что он существенно отличается от нормы. Я написала об этом статью в The Journal of Clinical Psychiatry. Ее приняли без особого энтузиазма. Знаете, таких Отелло — миллионы. Поэтому я достаточно быстро потеряла к этой истории профессиональный интерес.
— А личный?
— Личный? — Она ответила вопросом на вопрос и наморщила лоб, словно не веря, что он хочет обидеть ее. Доман смутился, но не отказался от вопроса. После паузы она добавила: — Сначала они оба интересовали меня исключительно профессионально.
— В чем было отличие от нормы?
— У нее наблюдался этот же тип психоза. Но, увы, мы не успели ее диагностировать.
— Нашла коса на камень? — улыбнулся Доман.
— Можно и так сказать. — Докторша пожала плечами. — Хотя это сильно упрощенное определение. И у женщин это встречается намного реже. Я бы советовала вам почитать дело. Если, конечно, время позволяет.
— Скорее, нет. Старая история интересует меня исключительно косвенно.
— Я так и поняла.
Полицейский дал знак коллеге. Молодой сотрудник встал, бросил равнодушный взгляд на допрашиваемую женщину. Прус обеспокоенно наблюдала за ними. Они не произнесли ни слова, но она кожей чувствовала напряжение. Что означают их взгляды? У нее начал дергаться левый глаз, и как-либо повлиять на это было невозможно. К счастью, она была в очках, поэтому надеялась, что никто не заметит ее состояния. Магдалене хотелось знать, сколько еще продлится этот допрос.
— С молоком, сахаром или черный? — прервал молчание Доман.
— Черный, — ответила она и с облегчением вздохнула.
Прус указала на стопку документов. На самом верху лежала фотография предпринимателя, сделанная сразу после задержания. Несмотря на возраст, Петр Бондарук все еще был привлекателен. Волосы, правда, приобрели уже цвет соли с перцем, но сохранился овал лица с очень выразительной челюстью, словно именно с нее скульптор начал работу над его изображением. Внимательные настороженные глаза выдавали харизму борца. Магдалена отлично помнила тот эффект, который произвела на нее его внешность при первой встрече. Тогда она пошутила по поводу его неподвижного взгляда саламандры или — еще точнее — аллигатора, выныривающего на поверхность. Он вызывал дрожь, если даже не ужас у более чувствительных людей. В нем не было ничего от меланхолического обаяния романтиков, которых обычно обожают женщины. Она рассчитывала, что его это рассмешит, но у него не дрогнула ни одна мышца. Бондарук очень хорошо понимал, что пока еще не может позволить себе расслабиться, потому что докторша внимательно следит за каждой его гримасой. Это была неправда. Просто она уже тогда начинала влюбляться в него, хотя ни за что бы в этом не призналась. Сегодня она хотела рассказать об этом полицейскому. Надо же как-то отвлечь его внимание. Следует только дождаться подходящего момента.
— Он явно отдавал себе отчет в собственной слабости, — продолжала она. — Это было для нас непривычно. Знаете, как это бывает у зависимых. Они все отрицают, утверждают, что контролируют алкоголь, азарт, покупки. Отелло же должен, по идее, утверждать, что чувство ревности ему чуждо, то, что мы ему приписываем, — абсолютный бред, сказки; и к тому же доводить до совершенства механизмы маскировки. Он же понимал, что болен, открыто это заявлял. Называл себя психопатом, асоциальным типом, которого надо лечить. Он твердил, что нездоровая ревность съедает его, подобно опухоли. И сам просил помощи.
Принесли кофе. Коричневые стаканчики появились перед докторшей и Доманом. Молодой взял себе в автомате горячий шоколад и принялся громко прихлебывать. Доман с трудом это переносил. Наконец он показал коллеге знаком, чтобы тот сделал небольшой перерыв. До сих пор врачиха плела всякую дребедень, не сказала ничего существенного. Полученная информация вряд ли могла что-либо привнести в расследование.
