Эрг с Ронни переглянулись.
– Не знаю, какая кошка пробежала между вами в этот раз, но с этим надо покончить, – припечатала я.
– Вы не понимаете…
Великие небеса! Как часто я слышу эту фразу.
– Да-да, я тебя не понимаю. – Ткнула пальцем в Эрга: – Он тебя не понимает. – Всплеснула руками и крыльями заодно. – Весь мир тебя не понимает. На конкурсе головоломок ты с ходу взял первое место! – повысила голос. – Поэтому напряги речевой аппарат и объясни суть претензий!!!
Мальчишка скривился так, словно ему нахамили любимые тапочки.
– Он бросил меня.
– Пфф! Тоже мне причина для трагедии, – насмешливо усмехнулась и подалась вперед. – Да будет тебе известно, что брошенных детей можно встретить и в полных семьях.
– Да плевать я хотел на других! – перешел на крик мой подопечный.
– Злишься? – вопросительно приподняла брови.
– Да, госпожа Браун, я злюсь! – Он замахнулся и обрушил кулак в стену. – Я гребаный котел клокочущей злобы!!!
– Так рвани и выплесни уже все то дерьмо, что в тебе скопилось! – рявкнула я и подтолкнула: – На что ты злишься?!
– На отца, на дядю, на несправедливость! Вам-то что с этого?!
Паренек схватился за голову, попробовал отвернуться, замкнуться, но я поймала его за рукав и потребовала:
– Ронни, на что ты злишься?!
– Это нечестно! Нечестно, что я остался сиротой при живом родителе! Нечестно, что моему идиоту-папашке и его братцу все сошло с рук. Нечестно! Слышите?! Это нечестно!
С папашкой-идиотом, пожалуй, соглашусь, а вот в остальное не поверю.
– Ронни, мать твою, Дуглас Кьяри! – Я была слишком зла, чтобы оставаться тактичной. – На что ты злишься?!
– На то, что всем плевать на меня! Я злюсь на себя. Я виню себя!
Он замер, словно случайно сорвавшаяся с губ правда потрясла его, как первобытные племена потрясала первая магия.
Ронни опустил голову и словно сдулся. Его трясло. Заплывший глаз, казалось, совсем исчез, оставив только узкую щелку и опухоль.
– Я никчемен настолько, что драконы не почуяли во мне собрата. Не могу контролировать свои превращения, не могу пользоваться силой. Я ошибка. – Он зажмурился и мотнул головой. – Ошибка, которой не должно было быть. Ошибка, которая убила маму.
Эта боль нарывала в нем почти двадцать лет, а сейчас прорвалась, и полился гной. Отвратительный, неприглядный, несущий выздоровление.
– Я убил маму. А он убьет вас.
Мы с Эргом переглянулись.
– Ронни… – начала я, но тут, как назло, из дверей гостиницы выскочил злющий Григорович.
– Вот спасибо. Удружили! Сложно было помолчать пять минут, пока я добуду для нас ключи от номера, и уже там выяснять отношения?
– Простите, – Ронни потупился.
– Ладно. Пошли. – Эрг с трудом отлип от стеночки, которую молчаливо подпирал все это время, и кивнул в сторону расцвеченной огнями улицы. – Через два дома есть круглосуточная кафешка. Перекантуемся там.
В качестве апофеоза сегодняшней ночи через десять метров нас нагнал патруль, вызванный каким-то бдительным полуночником. Мы даже пикнуть не успели, как доблестная городская стража скрутила всех четверых и отвезла в участок.
Сказать, что Галактион Белозерский был зол, значит сравнить гигантского крокодила с пушистым зайкой. Стоило взъерошенному, седеющему, но по-прежнему бойкому ректору появиться в участке, как он обрушил свой гнев на первое, что под ногу подвернулось. Корзина для бумаг беззвучно улетела, выплюнув в качестве ответного знака негодования бумажное конфетти из пропущенных сквозь шредер черновиков. Тут же, словно расставил на полу датчики чистоты, из подсобки материализовался уборщик и смерил господина Белозерского недобрым взглядом.
Увы, одержимый только одной жаждой – немедля покарать нерадивых сотрудников, ректор Гоша безжалостно проигнорировал специалиста по уборке помещений с талантом пропадать, когда он так нужен.
Молодой бретонец, работавший в паре со скучающим за письменным столом каннисом, проводил многоуважаемого господина Белозерского через участок и подвел к общей камере, где кучковалась наша уставшая четверка. Эрг на правах захворавшего лежал на нижних нарах, я суетилась рядом, Григорович залез наверх, а Ронни, чей глаз окончательно заплыл, подпирал стеночку.
– Госпожа Браун, – обрушился на меня ректор, спасибо разделяющей нас решетке, за грудки не схватил, – потрудитесь объяснить…
Я?! А чего опять я?
– …почему сперва ваша группа, отправленная на практикум в океанариум, я подчеркиваю, в ОКЕАНАРИУМ, – он потряс указательным пальцем, усиливая сказанное, – возвращается с криками «Гады-сволочи-убили!» Декан и один из лучших учеников третьего курса попадают в больницу с магическим истощением, а после меня поднимают с кровати новостью, что небезызвестные подрались в больничном крыле и были пойманы ночной стражей правопорядка…
Ректор осекся, подался вперед и присмотрелся.
– Господин Григорович? – ахнул он, признав в безмятежно валяющемся на тюремных нарах главу агентства безопасности. – Вас-то за что?
– За то же самое, – грустно улыбнулся безопасник, как и все, полностью уязвимый перед суровой буквой закона. – Бродяжничество, посягательство на покой граждан, отсутствие документов.
Последнее огорчало Григоровича сильнее всего. Он, видите ли, попытался козырнуть своим званием и «решить вопрос миром», но не смог доказать высокое положение документально. Также выяснилось, что в камере безопасник оказался впервые, а вот драконище уже успел посидеть в «темнице сырой». Нет, он ни в чем не признался, это ж Кьяри, но я-то не слепая. Не заметить нацарапанную на стене когтем фразу «Здесь был Эрг» мог бы только безнадежно близорукий.
А ректор все не унимался.
– Ладно эти, – Галактион покосился в сторону побитой семейки Кьяри, – но вы! Вы-то… Марсия, вы!
На этом красноречие ректора Академии Светлых и Темных искусств оставило. Начальник сгорбился, плотнее запахнул пальто, пряча верх от пижамы, и прибег к методу красноречивой тишины. Метод заключался в том, чтобы смотреть на провинившегося с видом всезнающего божества и молча взывать к совести негодника. На студентах это работало безотказно, на преподавателях – через раз, главы агентств безопасности оказались нечувствительны к воспитательным уловкам.
– П-п-простите, – взмолился Ронни. – Ректор, пожалуйста, простите.
Белозерский стрельнул глазами по оставшимся нарушителям спокойствия, но наша тройка лишь невинно улыбалась и хлопала глазками.
Меня откровенно потряс размер штрафа за нарушение тишины в ночное время. При наличии таких поборов город уже давно должен получить звание самого тихого, а казна – трещать по швам от распираемых выплат.
