Ну, конечно же, Скарлет это знала. Мама много раз ей об этом говорила. Как бы то ни было, она не могла избавиться от беспокойства.
– Мы вернемся в нашу старую квартиру? – спросила Скарлет.
– Нет, вообще не вариант. Нас должны поселить куда-нибудь в другое место.
– Может, ты приехала бы сюда, и мы жили бы вместе у Ди и Роберта?
– С какой стати, черт возьми, мне это делать? Ты что – совсем не любишь меня, доченька?
– Ну, конечно же, люблю, мама!
– Да отвали ты!
– Что?
– Это я не тебе, детка. Тут одна коза стоит за мной и капает на мозги – типа я слишком долго уже разговариваю по телефону. А вот хрен тебе!
– Что?
– Это я ей. Не тебе. Не тебе, девочка моя.
Потом мама снова начала заливаться слезами, но, прежде чем Скарлет успела ее успокоить, связь прервалась.
Ди была на кухне, когда Скарлет пришла к ней после этого телефонного разговора.
– Все в порядке?
Ди поставила чайник на плиту АГА
[6] (или «А-Гыэ», как думала Скарлет сначала, когда впервые услышала это слово). Она была ярко-красная. Как кровь. Но когда ты прижимался к ней, становилось так тепло и уютно.
– Вроде того.
Скарлет рассказала Ди о том, что маму должны скоро выпустить, что она была очень рада этому, но в то же время очень боялась.
– Я буду скучать по тебе, – внезапно вырвалось у Скарлет.
У Ди на глазах выступили слезы.
– Я тоже буду скучать по тебе, детка. Но мы же будем продолжать общаться.
– Обещаешь?
– Обещаю.
* * *
Спустя несколько дней к ним в дом приехала женщина из соцслужбы.
– Что случилось? – спросила Скарлет, и по ее коже побежали мурашки от нехорошего предчувствия.
Все они сидели за столом на кухне – Ди, Роберт и соцработница, но не та, которая обычно приезжала за ней, чтобы отвезти на встречу с мамой. Они объяснили, что это был «разговор по чрезвычайному вопросу». Обычно каждую неделю у них бывали «семейные совещания» (как называла их Ди), чтобы обсудить такие дела, как домашнее задание, уборка комнаты и «другие насущные проблемы». Лучше всего, что в этот день к столу подавался домашний шоколад или бисквит королевы Виктории, с вытекающим из него теплым джемом.
Однако на этот раз не было ничего, кроме обычного печенья и витавшего в воздухе тревожного ощущения, от которого у Скарлет перехватывало дыхание.
– Боюсь, твоя мама совершила что-то недопустимое, – ответила сотрудница из соцслужбы.
Скарлет почувствовала, что ее буквально пронзило холодом, хотя в кухне на самом деле было очень тепло.
– Что она совершила?
– Я не имею права этого говорить.
– Но вы знаете.
– Да…
Скарлет беспокойно поерзала на своем кухонном стуле, на спинке у которого было написано ее имя. Вскоре после того как она поселилась здесь, Ди сделала надпись голубой краской с помощью трафарета, и хотя теперь это выглядело немного по-детски, Скарлет все равно нравилось.
– Но почему вы не можете мне сказать?
– Так будет лучше для тебя. – Это уже произнес Роберт.
– А вам-то откуда знать, что для меня лучше? Вы не мои настоящие родители!
– Но мы твои приемные родители, и мы уже давно тебя знаем. Так что послушай, Скарлет…
– Роберт! Не повышай на нее голос. Ты делаешь только хуже.
– Я просто пытаюсь добиться хоть какого-то порядка.
– Дело в том, Скарлет, – продолжала сотрудница из соцслужбы, – что теперь твою маму выпустят не раньше, чем через пять лет – и то только в том случае, если она будет хорошо себя вести.
– Но ведь она обещала мне, – прошептала Скарлет. – Нам найдут какое-нибудь жилье, и мы сможем тогда снова жить вместе.
– Она опять совершила кое-что плохое в тюрьме, Скарлет. Мне очень жаль. Но такова правда.
Это была ее вина! Это все потому, что она так разволновалась из-за маминого освобождения. Она все испортила.
– Если ты переживаешь, что теперь будет с тобой, детка, то не волнуйся. – Ди взяла ее за руку. – Ты можешь по-прежнему жить с нами.
Раздался грохот. Скарлет не собиралась опрокидывать свой стул. Но вот он уже лежал на полу со сломанной ножкой. Казалось, это сделал кто-то другой, а вовсе не она.
– Я не хочу больше жить с вами. Мне нужна только мама!
– Мы должны думать прежде всего о твоих интересах. – Голос сотрудницы из соцслужбы звучал четко и отрывисто.
– Вот именно! – услышала Скарлет собственный крик. – Именно поэтому мы с мамой должны быть вместе. Когда я смогу увидеться с ней?
Все взрослые, сидевшие за столом, странно переглянулись.
– Боюсь, это будет возможно только через некоторое время, – сказал Роберт.
Скарлет почувствовала сильный укол страха.
– Почему?
– Ее перевели в другую тюрьму, детка, – на этот раз ответила Ди. – Это далеко отсюда.
– Почему?
Ди и Роберт посмотрели на сотрудницу из соцслужбы.
– Потому что там есть отделение особого режима, – медленно произнесла она, будто тщательно подбирая слова. – Как я уже сказала, твоя мама совершила очень плохой поступок.
– Я вам не верю. Моя мама хорошая! А вы все мне врете. Я знаю, что врете!
– Зачем нам тебе врать?
Бах! Это полетело блюдо с печеньем. Скарлет посмотрела на осколки бело-голубого фарфора на керамической плитке. Неужели она только что это сделала?
– Что ты себе позволяешь?
– Роберт! – вмешалась Ди. – Прекрати кричать! Смотри. Она вся дрожит.
– Но мы должны что-то сделать! Это становится невыносимо. То она запирается у себя в комнате, то швыряет вещи. Что дальше?
– Ей ведь пришлось столько пережить.
Ди попыталась обнять Скарлет, но та ее оттолкнула.
– Ай!
– Не смей толкать мою жену!
– Ну все, этого уже более чем достаточно. – Это подала голос сотрудница из соцслужбы. – Немедленно все успокойтесь, или мне придется подыскивать для Скарлет другую семью.
На лице Ди появилось испуганное выражение.
– Мне очень жаль, детка. Роберт вовсе не хотел тебя обижать.
Вскоре после этого соцработница ушла, но ее слова зародили одну мысль в голове Скарлет. Мама по-прежнему ревновала ее к Ди – все время спрашивала во время их встреч насчет «той приемной женщины». И хотя Скарлет заверяла ее, что никто не может занять место мамы в ее сердце, на самом деле она все-таки привязалась к своим приемным родителям. В конце концов, Ди была так добра к ней, а Роберт научил ее фотографировать. Однако теперь известие о том, что маме предстояло еще пять лет провести в тюрьме, все изменило.
