– Разумеется, нет. Она украла моего мужа.
– А где сейчас эта так называемая резная ложка?
– Ее забрала у меня полиция, вместе с остальными вещами, когда я была задержана. Но потом, когда я рассказала об этом своему адвокату и она стала выяснять, в полиции заявили, что ложки у них нет.
– Вот как? В таком случае я могу утверждать, что вы все же несли в руках цепочку. Вроде той, которая была найдена у вас в подвале в коробке, вместе с вашей старой униформой, – когда полиция обыскала ваш дом вскоре после убийства Тани. Цепочка оказалась хорошо протертой, без каких-либо следов.
Присяжные изумленно выдыхают.
Я стараюсь как можно тщательнее подбирать слова.
– Я уже заявляла, что не имею ни малейшего понятия, как эта цепочка туда попала. Кроме того, полиция задержала меня прямо на станции, прежде чем я успела добраться до дома, – так что в любом случае это не может быть та самая цепочка.
– Вы могли попросить кого-нибудь другого отнести ее к вам домой. Например, какую-нибудь сотрудницу мистера Гаудмана, тоже имеющую с ним счеты.
– Я ничего такого не делала.
– Как вы можете быть в этом уверены, миссис Гаудман? Мы ведь уже выяснили, что при вашем заболевании и принимаемых таблетках память вполне может вас подводить.
Я думаю о том, в чем именно меня подводила память. Я могла забыть налить воду в чайник, прежде чем его включить. Мне обязательно нужно было записывать каждую назначенную встречу в журнал. Иногда я не помнила, куда положила ключи от входной двери.
– Я уверена, насколько это возможно в моей ситуации, – запинаясь, произношу я. Потом меня вдруг охватывает прилив гнева: – Но вообще, если вы так уверены в своей правоте, то где ваши доказательства? И зачем моя так называемая сообщница стала бы возвращать цепочку ко мне домой, вместо того чтобы просто избавиться от нее?
– Вы должны отвечать на вопросы, миссис Гаудман, а не задавать их.
Вмешивается судья:
– Мы возвращаемся к уже обсужденным вопросам. Вам и так было предоставлено достаточно времени, ввиду необычности сложившейся ситуации. Остались ли у вас еще какие-либо вопросы, основанные на свидетельстве мистера Гаудмана?
Вопросов больше нет.
Что ж, надеюсь, мне все же удалось заставить их задуматься.
* * *
Совещание присяжных длится недолго. Несмотря на мои последние гневные слова, я тоже вряд ли бы стала слишком сомневаться, если бы была одной из двенадцати.
– Считаете ли вы, что подсудимая виновна или невиновна?
– Виновна.
Зал суда взрывается криками одобрения, люди галдят и машут руками.
Я поднимаю взгляд на зрительскую галерею. Оттуда на меня грустно смотрит Джеки. Рядом с ней сидит Патрик.
Вновь раздается голос судьи. Мне выносится пожизненный приговор с минимальным сроком в двадцать лет.
Однако самое большое наказание для меня – то, что мне теперь с этим жить. Таня, конечно, украла моего мужа. Но она не заслуживала того, чтобы ее убили.
Тем более, чтобы ее убийцей была я.
Глава 58
Хелен
Двадцать лет! Это меньшее, что заслужила Вики Гаудман, – говорю я себе, пробираясь через галерею и вниз по ступенькам суда, мимо толпы журналистов, которые, как гудящий рой пчел, сгрудились вокруг адвокатов в их развевающихся черных мантиях.
– Без комментариев, – слышу я слова одного из них.
Ха! Если бы они спросили меня, я могла бы многое рассказать. Для этой женщины любой срок был бы слишком коротким.
Я прибегаю в кофейню, где до этого оставила маму. Черт. Ее там нет.
Где она? Я пытаюсь представить, куда она могла бы пойти. Ну, конечно же! Готова поспорить, что она отправилась к зданию суда, горя нетерпением услышать приговор. Я опять бросаюсь бежать, едва не сбив прохожего, и направляюсь обратно к большому бетонному зданию с красивыми греческими колоннами. Там по-прежнему много людей – в том числе и съемочная группа с телевидения. Ничего удивительного. Низверженный публичный человек. Пропавший муж. Из всего этого можно сделать хорошую историю. Внезапно до моего слуха доносится знакомый голос.
– Эта змея, Вики Гаудман, разлучила меня с моей маленькой девочкой. – Мама разговаривает с одним из журналистов. Судя по всему, она пьяна. – Эта женщина жаждала только власти. В ней не было ни грамма сострадания…
– Все, хватит. – Я твердо беру маму за локоть. – Нам нужно идти.
– Но я как раз рассказываю этому приятному молодому человеку…
Вдруг она еще проболтается, что мы были в доме Гаудман?
– Я же говорю, что нам пора.
– Ладно, но я не собираюсь возвращаться в эту чертову кофейню. Мы должны выпить, чтобы отметить такое событие.
Когда мама бывает в таком настроении, переубедить ее невозможно. К тому же я опасаюсь, что если начну спорить с ней, мы только привлечем к себе еще больше внимания.
– Но только один бокал. Ты же знаешь условия испытательного срока. Если ты напьешься и устроишь дебош, тебя могут отправить обратно в тюрьму.
Мама поджимает губы.
– Не будь такой занудой. Сегодня великий день! Справедливость наконец восторжествовала.
Мы заходим в ближайший паб. Там множество столов, разделенных перегородками, и, к счастью, нам удается найти свободный двухместный. Я беру по бокалу белого вина.
– За успех! – неуверенно произношу я.
Мама тотчас опрокидывает в себя содержимое бокала. Потом ее лицо кривится.
– Предыдущие были лучше.
– Ты о чем?
Она ухмыляется:
– Пока ты была у стойки, я угостилась из пары бокалов, которые оставили на том столе.
В былые времена трех бокалов было бы недостаточно, чтобы мама так сильно опьянела. Но у нее уже нет прежней устойчивости к алкоголю.
– Двадцать лет! – Мама потрясает кулаками в воздухе и вопит так, будто она только что сорвала куш в одном из стоящих сзади игровых автоматов. – Разве это не здорово?
– Ш-ш-ш, – я нервно оглядываюсь, опасаясь, не затесался ли в бар кто-то из журналистов, жаждущих узнать «обратную сторону истории». – Хватит. Пойдем домой.
– Можешь идти, если хочешь. Я останусь здесь.
Мне нужно чем-то ее отвлечь. И я должна спросить ее кое о чем, прежде чем мое терпение закончится.
– Мама, когда мы убежали из дома Тани, ты присоединилась ко мне только через пару минут. Что ты делала в это время?
«Ну же, – мысленно прошу я. – Скажи мне то же, что и раньше, – что просто запыхалась и переводила дух».
– Это не важно.
– Нет, важно. – Я подаюсь вперед над столом и беру мамину холодную худую руку. – Мы же с тобой команда, правда? Мы должны доверять друг другу. Но это невозможно, если между нами не будет абсолютной честности. Давай, расскажи мне все.
