Зажатая с одной стороны мамой, а с другой – тетенькой с авоськой, сразу взопревшая, я тем не менее почувствовала себя невероятно спокойно и даже уютно.
Неужели все кончилось и мы едем домой?
Прикрыв глаза, я стала погружаться в дремоту. Во всяком случае, мне бы так хотелось.
Но в голову сразу начали лезть самые противные и страшные воспоминания. Что было бы, если бы я поступила не так, а иначе. Что было бы, если бы никто не появился. Что было бы, если бы мама…
Я пару раз с силой зажмурилась, стараясь прогнать воспоминания, но они упорно лезли, – как обычно, именно те, которые не нужны.
Надо было отвлечься, заняться чем-то привычным, что всегда помогало убить время в обычной жизни.
Убить… Мерзкое слово…
Украдкой, стараясь не задеть локтями ни маму, ни тетеньку, я вытащила телефон и начала листать мессенджеры. Интернета по-прежнему не было, но теперь это было совершенно все равно. Вокруг сидели люди, мы ехали по совершенно обычной дороге в совершенно обычном автобусе по заранее известному маршруту.
Хотя я листала чаты совсем недавно, казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Будто вообще другая жизнь.
Наткнулась на Дашкину просьбу и поежилась.
Сразу почувствовала намокшую от пота майку. Эта сырость была противная, липкая, какая-то болезненная.
Я сама могла бы рассказать им кучу страшилок. Могу. Но не хочу.
На душе сделалось тоскливо, когда я вспомнила, что придется все рассказывать папе.
Рассказать как?
Закрыв чат и набрав в грудь побольше воздуха, быстро, пока не передумала, зашла в фотографии…
Вот последний сделанный на телефон снимок. Список литературы на лето. Я его щелкнула прямо в кабинете русского, чтобы не таскать с собой листок.
– Вот ты книгоманка! – засмеялась мама, шутливо ткнув меня в бок. Она через мое плечо заглядывала в телефон.
Я даже не заметила, сколько времени она уже читала вместе со мной. Замотанные старушки напротив весело скалились беззубыми ртами.
Да, со стороны все выглядело именно так, как предположила мама. Книгоманка. Особенно если у тебя стерта память.
Я быстро пролистала фотки назад, прошлась по альбомам, зашла в удаленные снимки. Ничего. Будто я вообще не пользовалась телефоном ни в каком виде после приезда в Анцыбаловку.
Не было ни одной фотографии мамы в лесу, когда мы дурачились. Думали, что дурачились.
Не было даже тех жутких пейзажных фоток со странными деревьями и кустами, которыми я собиралась пугать ребят, сочиняя зловещие небылицы. Тогда я еще думала, что нужно что-то сочинять.
И не было той самой главной фотографии, которую я показывала и Галке, и ее бабушке, и Василию Федоровичу. Которую я собиралась показать маме с папой. Показать всем.
И дневника нет, остался на кухонном столе, куда я его сама и выложила из промокшей сумки. Думала ведь забрать, но забыла. И сумка моя осталась в доме.
Лоскатухин пропал. Пропал с фотографий. Пропал из маминой памяти.
Пропало все, будто и не бывало никогда.
Но я-то все помню.
Я медленно подняла голову и встретилась взглядом с мамой. Она улыбалась. Эту улыбку словно приклеили поверх ее рта, настолько она была неестественной. И мама не моргала.
Мне показалось, что меня сейчас вырвет. Что кожу опять стянуло на затылке, будто кто с силой дернул меня за волосы. За волосы с седой прядью.
Мне хотелось кричать и плакать.
Автобус тряхнуло на кочке. Мама моргнула, кивнула мне и отвернулась к окну.
Я посмотрела на потемневший экран телефона, нажала пару кнопок. Это было бессмысленно. Телефон полностью разрядился.
