«Уолден» Торо был мини-космосом одного отдельного уголка, воплощением природы, в которой все взаимосвязано, полным деталей повадок животных, весеннего цветения и толстого льда на пруду
{1679}. Объективности и чисто научного исследования нет, написал Торо, заканчивая «Уолден», потому что тому и другому всегда сопутствуют субъективность и чувства. «Факты сыплются из поэта-наблюдателя, как зрелые семена», – заметил он
{1680}. Основа всего – наблюдение.
«Я ловлю небо и землю», – провозгласил Торо
{1681}.
Часть V
Новые миры: Развитие идей
20
Величайший человек со времен Потопа
В год после издания второго тома «Космоса» Гумбольдту становится все сложнее исполнять мастерский берлинский фокус – балансировать между своими либеральными политическими взглядами и обязанностями при прусском дворе. Это стало почти невозможным после того, как весной 1848 г. в Европе начались беспорядки. После десятилетий реакционной политики по континенту покатилась волна революций.
Упадок в экономике и подавление политических собраний породили мощные протесты в Париже, вследствие чего напуганный король Луи-Филипп 26 февраля отрекся от престола и сбежал в Берлин. Через два дня французы провозгласили Вторую республику, революции произошли в Италии, Дании, Венгрии и Бельгии и других странах. В Вене консерватор государственный канцлер князь фон Меттерних попытался и не сумел подавить выступления объединившихся студентов и рабочих. 13 марта он подал в отставку и тоже бежал – в Лондон. Прошло два дня, и австрийский император Фердинанд I обещал своему народу конституцию. Правители по всей Европе запаниковали.
Той весной пруссы вслух читали друг другу в кафе Берлина газетные сообщения о бунтах по всей Европе
{1682}. В Мюнхене, Кёльне, Лейпциге, Веймаре и десятках других городов и княжеств Германии люди восставали против своих правителей. Они требовали объединения Германии, национального парламента, конституции. В марте отрекся король Баварии, великий герцог Баденский уступил народным требованиям и обещал введение свободы печати и созыв парламента. В Берлине тоже происходили демонстрации протеста, звучали призывы к реформам, но король Пруссии Фридрих Вильгельм IV не собирался так легко сдаваться и привел в готовность свои войска. Когда послушать воодушевляющие речи собралось 20 000 человек, король приказал солдатам промаршировать по улицам Берлина и взять под охрану его замок.
Прусские либералы давно разочаровались в своем новом короле. Гумбольдт, как и многие другие, надеялся, что его восхождение на престол приведет к концу абсолютизма. В начале 1841 г., в первые месяцы правления нового короля, Гумбольдт говорил другу, что он просвещенный правитель, которому «лишь нужно избавиться от кое-каких средневековых предрассудков»
{1683}, но он заблуждался. Спустя два года Гумбольдт сетовал тому же другу, что Фридрих Вильгельм IV «поступает так, как ему заблагорассудится»
{1684}. Король обожал архитектуру и, казалось, интересовался только проектами новых величественных построек, обширных парков и хранилищ для коллекций произведений искусства. Когда дело доходит до «земных тем» – внешней политики, прусского народа, экономики, то, как говорил Гумбольдт, «он о них почти не думает»
{1685}.
При открытии королем первого в истории прусского парламента в Берлине в апреле 1847 г. все надежды на реформы рассеялись. Народ требовал конституцию, но Фридрих Вильгельм IV не оставил сомнений, что никогда на это не согласится. В речи в честь открытия парламента он напомнил делегатам, что король правит по божественному соизволению, а не по воле народа
{1686}. В Пруссии конституционной монархии не бывать. Через два месяца парламент, так ничего и не добившийся, был распущен.
Весной 1848 г. под влиянием революций в остальной Европе прусский народ понял, что с него довольно. 18 марта революционеры выкатили на улицы Берлина бочки и стали возводить из них, а также из ящиков, досок и кирпичей баррикады
{1687}. Они выковыривали из мостовой булыжники и таскали их на крыши домов, готовясь к бою, начавшемуся к вечеру. С крыш полетели булыжники и черепица, на улицах загремели первые ружейные выстрелы. Гумбольдт находился у себя в квартире на Ораниенбургерштрассе и, как многие, не мог уснуть от боя солдатских барабанов. Женщины носили революционерам еду, вино и кофе, бои не прекращались всю ночь. Несколько сот человек погибли, но королевским войскам не удалось взять город под свой контроль. Той ночью Фридрих Вильгельм, упав в кресло, простонал: «Господи, Господи, неужто Ты навсегда меня покинул?»
{1688}
Гумбольдт считал реформы необходимыми, но был противником бунтующих толп, как, впрочем, и грубого полицейского вмешательства, предпочитая своевременные, медленные, мирные перемены
{1689}. Подобно многим другим либералам, он мечтал о единой Германии, но надеялся, что в ней возобладают согласие и парламентаризм, а не страх и кровь. Теперь, когда на улицах Берлина гибли сотни людей, 78-летний Гумбольдт оказался между двух огней.
По мере того как революционеры овладевали Берлином, испуганный король шел на уступки, давал обещания даровать конституцию и созвать парламент страны
{1690}. 19 марта он согласился отвести войска. Той ночью на берлинских улицах вспыхнула иллюминация, люди праздновали победу. Пальба стихла, вместо нее зазвучали песни и радостные возгласы. 21 марта, всего через три дня после начала уличных боев, король символически признал свое поражение, проехав через город в черно-красно-золотом одеянии
{1691}, повторявшем цвета революционного флага
[42]. После этого он вышел на балкон своего дворца, перед которым собрались толпы. Стоявший у него за спиной Гумбольдт молча кланялся людям внизу
{1692}. Назавтра он, проигнорировав свой долг перед королем, уже шел во главе процессии, хоронившей павших революционеров.
