Он толковал не просто об оголившемся пятачке на юге Франции, о засушливых районах Египта или об озере в Вермонте, в котором выловили всю рыбу. Предмет его заботы – вся Земля. Мощь «Человека и природы» заключена в глобальности подхода: Марш занимался сопоставлением и пришел к пониманию мира как единого целого. Он не рассматривал частности, а поднимал экологическую озабоченность на новый, пугающий уровень. Опасность грозит всей планете: «Земля превращается в непригодный дом для ее благородных обитателей»
{1923}.
«Человек и природа» – первый труд о естественной истории, всерьез повлиявший на американскую политику. Он стал, говоря словами американского писателя-эколога Уоллеса Стегнера, «ударом наотмашь в лицо» американскому оптимизму
{1924}. В стране нарастала индустриализация, требовавшая усиленной эксплуатации природных ресурсов и вырубки лесов. Марш же призывал соотечественников повременить и пораскинуть мозгами. К его большому разочарованию, сначала продажи «Человека и природы» были низкими. В последующие месяцы дела пошли на лад, было продано более 1000 экземпляров книги, издатель запустил новый тираж. (Марш пожертвовал права на «Человека и природу» благотворительной организации, помогавшей солдатам, раненным в Гражданской войне
{1925}. Маршу повезло: его брат и племянник быстро, еще до взлета продаж, выкупили права.)
Подлинное влияние «Человека и природы» сказалось только через несколько десятилетий, но книга повлияла в Соединенных Штатах на множество людей, ставших ключевыми фигурами в движении защиты природы. Ее читал Джон Мьюр, «отец национальных парков», и Гиффорд Пинчот, первый глава Службы лесов США, назвавший ее «эпохальной»
{1926}. Соображения Марша о гибели лесов в «Человеке и природе» привели к принятию в 1873 г. закона о лесоводстве (Timber Act), поощрявшего высаживание деревьев поселенцами Великих равнин
{1927}. Они подготовили почву для охраны американских лесов и для закона 1891 г. о лесных запасах, во многом черпавшего аргументацию со страниц книги Марша и из идей его предшественника Гумбольдта.
Труд Марша имел и международный резонанс. Он активно обсуждался в Австралии, им вдохновлялись французские лесоводы и новозеландские законодатели. Он побудил защитников природы Южной Африки и Японии начать борьбу за охрану лесов. Марша цитировали итальянские законы о лесе, борцы за охрану природы в Индии даже пронесли книгу «по склонам Северных Гималаев, в Кашмир и в Тибет»
{1928}. Труд «Человек и природа» воспитал новое поколение активистов и прославлялся в первой половине XX века как «источник природоохранного движения»
{1929}.
Марш верил, что шрамы, оставленные на лике Земли тысячелетиями человеческой деятельности, могут и должны служить уроками. «Будущее, – говорил он, – менее определенно, чем прошлое»
{1930}. Оглядываясь назад, Марш смотрел вперед.
22. Искусство, экология и природа
Эрнст Геккель и Гумбольдт
Узнав о смерти Александра фон Гумбольдта, 25-летний немецкий зоолог Эрнст Геккель сильно опечалился. «Две души, увы, живут в моей груди», – писал Геккель своей невесте Анне Сете, используя для описания своих чувств известный образ из «Фауста» Гёте
{1931}. Фауст разрывался между любовью к земному миру и мечтами о высоком
{1932}, Геккель – между искусством и наукой, между сердечным ощущением природы и зоологическим изучением мира природы. Известие о смерти Гумбольдта – человека, чьи книги с раннего детства учили Геккеля любви к природе, науке, исследованиям и живописи, – обострило этот кризис.
Известие застигло Геккеля в Италии, в Неаполе, где он надеялся сделать зоологические открытия, которые подстегнут его научную карьеру в Германии. Пока что научная часть этого путешествия ничем не ознаменовалась. Он приехал изучать анатомию морских ежей, морских огурцов и морских звезд, но пока что не находил в Неаполитанском заливе достаточного количества живых особей. Зато его неудержимо манили итальянские пейзажи. Дела обстояли так плохо, что Геккель признавался Анне, что порой слышит раскаты «презрительного мефистофельского смеха»
{1933}.
В этом письме Геккель пропускал свои сомнения через линзу гумбольдтовского взгляда на природу. Как увязать подробное наблюдение, необходимое ученому, с побуждением «понять природу как целое»?
{1934} Свое художническое восприятие природы с научной истиной? В «Космосе» Гумбольдт писал о связи знаний, науки, поэзии и художественного чутья
{1935}, но Геккель еще не понимал, как применять это в своей работе зоолога. Флора и фауна звали его проникнуть в их тайны, дразнили и пьянили, но он колебался, что подойдет ему лучше – кисть или микроскоп. Где взять уверенность?
Смерть Гумбольдта положила начало этапу неуверенности в жизни Геккеля, отмеченному поиском истинного призвания. Так начиналась карьера, в формировании которой играли роль гнев, кризис и горе. Смерть станет в жизни Геккеля побудительной силой, но она подтолкнет его не к бездействию, не к застою, а заставит трудиться усерднее, даже свирепее, без заботы о своей будущей репутации. Все это сделает Геккеля одним из самых противоречивых и замечательных ученых его времени, человеком, повлиявшим и на художников, и на ученых и перенесшим гумбольдтовскую концепцию природы в XX в. (Репутация Геккеля сильно пострадала во второй половине ХХ в., когда историки клеймили его за интеллектуальное обоснование расистских программ для будущих нацистов
{1936}. В своей биографии Геккеля «Трагическое чувство жизни» Роберт Ричардс доказывал, что, умерев задолго до прихода нацистов к власти, он вовсе не был антисемитом. Фактически Геккель помещал евреев рядом с белыми на своих критикуемых «древах». Отвергаемые ныне расовые теории Геккеля о прогрессивном движении от «диких» к «цивилизованным» расам разделял Дарвин и многие другие ученые XIX в.)
