Каждое утро он совершал заплыв, наслаждаясь красотой поверхности моря, после купания отправлялся на рыбный рынок за очередной порцией морской воды, к 8 утра возвращался в свою комнату и работал там до 5 часов вечера. Быстро перекусив и прогулявшись, он к 7:30 снова садился за рабочий стол и до полуночи делал записи
{1974}. Такой самоотверженный труд приносил плоды. К декабрю, всего за три проведенных на Сицилии месяца, Геккель убедился, что располагает научным проектом, которым можно заниматься всю жизнь. Его увлекли радиолярии.
Так назывались крохотные одноклеточные морские организмы размером в одну тысячную дюйма, увидеть которые можно только в микроскоп. При должном увеличении раскрывалась их поразительная структура. Утонченный минеральный скелет обладал удивительной симметрией, ответвления-лучи походили на плавники. Неделя за неделей Геккель определял все новые их виды и даже семейства. К началу февраля он открыл более шестидесяти новых видов. Только 10 февраля 1860 г. утренний улов принес сразу дюжину новых видов. Он писал Анне, что рухнул перед микроскопом на колени и вознес благодарственную молитву милостивым морским богам и нимфам за их щедрые дары
{1975}.
Теперь Геккель заявлял, что эта работа создана словно специально для него
{1976}. В ней сливалась его любовь к физическим упражнениям, природе, науке и искусству – от радости утреннего лова, которым он теперь занимался сам, до последнего карандашного штриха на его рисунке. Радиолярии открыли ему новый мир – мир порядка и чуда, который он превозносил в письмах Анне как «полный поэзии и радости»
{1977}. К концу марта 1860 г. он открыл больше сотни новых видов и уже готовился вернуться домой и засесть за книгу
{1978}.
Геккель иллюстрировал свою зоологическую работу собственными рисунками безукоризненной научной точности и замечательной красоты. Ему помогала способность смотреть одним глазом в микроскоп, другим в рисунок – настолько редкий талант, что его прежние учителя признавались, что ничего подобного не видывали
{1979}. Для Геккеля рисование было лучшим методом для понимания природы. По его словам, при помощи карандаша и кисти он «глубже проникал в тайну ее красоты, чем когда-либо прежде»
{1980}; это были его способы видеть и познавать. Две души в его груди объединились.
Радиолярии так красивы, писал Геккель своему товарищу по путешествиям Аллмерсу, когда вернулся в Германию, что их мотивами можно украсить кабинет, а то и «создать новый стиль!»
{1981}. (Аллмерс ответил Геккелю, что его кузина уже взяла один рисунок радиолярии как трафарет для вязания крючком
{1982}.) Он упорно трудился над рисунками и два года спустя, в 1862 г., издал великолепный двухтомный труд «Радиолярии» (Die Radiolarien, Rhizopoda Radiaria). За это его приняли адъюнкт-профессором в Университет Йены, той самой, где больше полстолетия назад познакомились Гумбольдт и Гёте
{1983}. В августе 1862 г. Геккель женился на Анне. Он был на седьмом небе. Без нее, говорил он, он бы умер, как растение «без живительного солнечного света»
{1984}.
Во время работы над «Радиоляриями» Геккель прочел книгу, которая снова изменила его жизнь, – «Происхождение видов» Дарвина. Его потрясла дарвиновская эволюционная теория: позднее он отзывался о книге как о «совершенно сумасшедшей»
{1985}. «Происхождение видов» сразу ответило Геккелю на все вопросы о процессе развития организмов. По его словам, книга Дарвина «открывала новый мир»
{1986}. Она предлагала решение «всех проблем, даже самых запутанных», как восхищенно писал Геккель в длинном письме Дарвину
{1987}. Своим «Происхождением видов» Дарвин заменял веру в божественное сотворение животных, растений и людей концепцией, что все они являются производными естественных процессов, – революционной идеей, сотрясшей религиозную доктрину до самого основания.
«Происхождение видов» привело научный мир в крайнее волнение
{1988}. Многие обвиняли Дарвина в ереси. В конечном счете теория Дарвина означала, что человек относится к тому же древу жизни, что и все остальные организмы. Через несколько месяцев после ее опубликования в Англии произошел яркий публичный диспут в Оксфорде между епископом Сэмюэлем Уилберфорсом и пламенным сторонником Дарвина, прежним президентом Королевского общества биологом Томасом Гексли. На заседании Британской ассоциации развития науки Уилберфорс провоцировал Гексли вопросом, по какой линии тот состоит в родстве с обезьянами – дедовой или бабкиной. Гексли отвечал, что для него лучше происходить от обезьяны, чем от епископа. Дебаты вышли противоречивыми и радикальными и всех взбудоражили.
«Происхождение видов» упало на плодородную почву, когда его прочел Геккель, с детства выпестованный гумбольдтовским подходом к природе; «Космос» содержал много «преддарвинских ощущений»
{1989}. В следующие десятилетия Геккель станет одним из самых решительных сторонников Дарвина в Германии. (Книги Геккеля об эволюционной теории Дарвина были переведены более чем на десяток языков и продавались лучше, чем книги самого Дарвина. От Геккеля люди узнавали о теории эволюции больше, чем из любого другого источника
{1990}.) Анна называла его «мой немецкий дарвинист»
{1991}, а Герман Аллмерс шутил, что «жизнь Геккеля полна счастливой любви и дарвинизма»
{1992}.
