В свои первые калифорнийские годы Мьюр писал вдохновенные письма друзьям и родным, а также водил по долине приезжих гостей. Когда Джин Карр, его давняя подруга и наставница университетских дней, переехала с мужем из Мэдисона в Калифорнию, она познакомила Мьюра со многими учеными, художниками, писателями. Его нетрудно узнать, писал Мьюр, просто посетителям надо искать «самого загорелого, плечистого и застенчивого человека»
{2113}. Он оказывал гостеприимство ученым со всей страны.
К нему приезжали уважаемые американские ботаники Аза Грей и Джон Тори, геолог Джозеф Леконте
{2114}. Йосемитская долина также становилась туристическим объектом, и количество посетителей скоро возросло до сотен. В июне 1864 г., за три года до первого посещения Мьюра, правительство США пожаловало Йосемитскую долину штату Калифорния в качестве парка «для общественного пользования, отдыха и развлечения»
{2115}. По мере ускорения индустриализации все больше людей перебиралось в города, и некоторые начинали чувствовать нехватку природы в их жизни. Теперь они приезжали в Йосемити на лошадях, груженных благами цивилизации. В своей броской одежде, писал Мьюр, они выглядели как пестрые «букашки» среди скал и деревьев
{2116}.
Одним из посетителей был старый наставник Генри Дэвида Торо Ральф Уолдо Эмерсон, которому Джин Карр предложила разыскать Мьюра
{2117}. Они провели вдвоем несколько дней, за которые Мьюр, которому только что исполнилось 33 года, показывал Эмерсону, стоявшему на пороге 70-летия, свои рисунки и гербарии, долину и свои ненаглядные секвойи в роще Марипоса. Но Мьюра глубоко разочаровало то, что Эмерсон не стал разбивать лагерь под открытым небом, а предпочел ночевать в одной из бревенчатых хижин в долине, где туристы могли снять комнату. Настойчивое желание Эмерсона спать под открытым небом Мьюр назвал «грустным примечанием» к «славному трансцендентализму»
{2118}.
Зато Эмерсон был так впечатлен знаниями Мьюра и его любовью к природе, что пригласил его на факультет Гарвардского университета, где сам учился, а теперь иногда читал лекции. Но Мьюр отказался. Он слишком пристрастился к вольной жизни, чтобы переезжать на Восточное побережье, «слишком отсырел, чтобы хорошо гореть в их исключительных, огнеупорных образовательных печах»
{2119}. Мьюр хотел жить на природе. «Одиночество, – предупреждал его Эмерсон, – прекрасная госпожа, но невыносимая жена»
{2120}. Но Мьюр был непоколебим. Ему нравилось уединение. Какое одиночество, если он ведет непрерывный диалог с природой?
{2121}
Этот диалог происходил на многих уровнях. Подобно Гумбольдту и Торо, Мьюр пришел к убеждению, что для понимания природы чувства так же важны, как научные данные
{2122}. Попытавшись сначала понять мир природы «ботанически», Мьюр быстро понял, насколько ограниченным может быть такой подход. Описания текстуры, цвета, звука и запаха стали отличительными чертами его статей и книг, которые он позже напишет для ненаучной аудитории. Но почти каждая страница его писем и дневников первых лет в Йосемити пронизана глубоким восприятием природы. «Я в лесах, в лесах, в лесах, и леса во мне, во мне», – писал он
{2123}, или: «Я хотел бы быть таким напоенным и секвойным», выражая мощь секвой экспрессивным прилагательным.
Тени листвы на валуне «танцуют, вальсируют в вихре веселым кружением», и журчащие потоки «распевают»
{2124}. Природа разговаривает с Мьюром. Горы зовут его «поднимайся выше», в то время как растения и животные кричат поутру: «Проснись, проснись, ликуй, ликуй, приходи любить нас и присоединяйся к нашей песне. Приходи! Приходи!»
{2125} Он беседовал с водопадами и цветами. В письме Эмерсону он описывает, как спрашивал у двух фиалок, что они думают о землетрясении, и как они отозвались: «Это все Любовь»
{2126}. Мир, который Мьюр открывал в Йосемити, был одушевлен и полнился жизнью. Это и была природа Гумбольдта – живой организм. (Гумбольдт часто объяснял, как все проникнуто жизнью – скалы, цветы, насекомые. В своем экземпляре «Картин природы» Мьюр подчеркнул мысли Гумбольдта о «повсеместном обилии жизни» и о том, что естественные силы «непрестанно действуют»
{2127}.)
Мьюр писал о «дыхании природы» и о «биении большого сердца природы»
{2128}. Он настаивал, что он «часть дикой природы»
{2129}
{2130}. То, что было эмоциональным откликом для Гумбольдта, также стало внутренним диалогом для Мьюра. Где Гумбольдт видел внутреннюю силу творения, Мьюр находил руку Провидения. Мьюр открыл Бога в природе – но не того, к которому взывают с церковных кафедр. Сьерра-Невада была его «горным храмом», в котором скалы, растения и небо были словами Бога и могли быть прочтены как священная рукопись
{2131}. Мир природы распахнул «тысячу окон, чтобы показать нам Бога», – написал Мьюр первым своим летом в Йосемитской долине; и каждый цветок был подобен зеркалу, отражающему руку Творца
{2132}. Мьюр говорил, что он будет свидетельствовать о природе как «проповедник»
{2133}.
