Сам Гумбольдт позже вспоминал, как «сильно повлияло» на него время, проведенное в Йене
{220}. Общение с Гёте, говорил он, наделило его «новыми органами чувств», позволившими разглядеть и понять мир природы
{221}. Именно при помощи этих новых органов чувств Гумбольдту предстояло увидеть Южную Америку.
3. Поиск предназначения
Перемещаясь по обширной территории Пруссии для инспекций шахт и встреч с друзьями-учеными, Гумбольдт не переставал мечтать о дальних странах. Эти мечты никогда его не покидали, однако он знал, что Мария Елизавета фон Гумбольдт, его матушка, совершенно не одобряет его тягу к приключениям. Она ждала от него восхождения вверх по ступенькам прусской административной лестницы, и он чувствовал, что «скован» ее желаниями
{222}. Но все изменилось после ее смерти от рака в ноябре 1796 г., последовавшей после более чем года сражения с недугом.
Вряд ли приходится удивляться тому, что и Вильгельма, и Александра не сильно опечалила смерть матери. Она всегда находила изъяны во всем, что бы ни предпринимали сыновья, как признавался Вильгельм своей жене Каролине. Как бы ни преуспевали они в учебе, а потом в карьере, она неизменно проявляла недовольство
{223}. Когда она заболела, Вильгельм как послушный сын перебрался в Тегель
{224}, а оттуда в Берлин, чтобы за ней приглядывать, но там ему очень недоставало атмосферы Йены, раззадоривавшей научную любознательность. Мать действовала на него так угнетающе, что он не мог ни читать, ни работать, ни даже думать. «Чувствую себя словно разбитым параличом», – писал он Шиллеру
{225}. Александр, ненадолго к ним наведавшийся, поспешил уехать, предоставив брату и дальше заботиться о матери
{226}. Продержавшись 15 месяцев, Вильгельм не смог дальше нести вахту и вернулся в Йену. Через две недели мать скончалась. Сыновей у ее изголовья при этом не было.
Не было их и на похоронах. Другие заботы казались им важнее
{227}. Через четыре недели после смерти матери Александр объявил, что готовится к «большому путешествию»
{228}. Много лет дожидаясь возможности самому решать свою судьбу, он наконец-то, в возрасте 27 лет, чувствовал себя освобожденным
{229}. Смерть матери не слишком его опечалила, в чем он признавался старому другу из Фрайберга, так как они с ней были «чужими друг другу»
{230}. В последние годы Гумбольдт старался проводить в семейном доме как можно меньше времени и всякий раз покидал Тегель с чувством облегчения
{231}. Один близкий друг даже написал Гумбольдту: «Ты, должно быть… приветствовал ее смерть»
{232}.
Менее чем через месяц Александр подал в отставку с должности горного инспектора. Вильгельм не так спешил, но и он через два-три месяца отправился в Дрезден, а оттуда в Париж, где вместе с Каролиной превратил свой новый дом в салон для писателей, художников и поэтов
{233}. После смерти матери братья оказались состоятельными людьми. Александр получил в наследство около 100 000 талеров
{234}. «Денег у меня столько, – хвастался он, – что я мог бы позолотить себе нос, рот и уши»
{235}. Он был достаточно богат для того, чтобы отправиться куда пожелает. Прежде он всегда вел довольно скромный образ жизни, не интересуясь роскошью, разве что книгами в богатых переплетах или дорогими научными приборами, элегантные же наряды и модная мебель нисколько его не занимали. Другое дело – экспедиция: на нее он был готов потратить немалую часть своего наследства. Он испытывал такой подъем, что никак не мог решить, куда отправиться, и перечислял так много направлений, что понять его планы не мог никто: он говорил о Лапландии и Греции, о Венгрии и Сибири, о Вест-Индии и Филиппинах.
Определение точного направления было делом будущего, сначала нужно было хорошенько подготовиться, чем он и занялся с деятельной педантичностью
{236}. Предстояло проверить (и купить) все необходимые ему приборы, а также поездить по Европе, чтобы побольше узнать о геологии, ботанике, зоологии и астрономии. Его ранние публикации и растущий круг знакомств открывали двери, и его именем даже назвали новый вид растений: Humboldtia laurifolia – «роскошное» дерево из Индии, писал он другу, «разве не сказка?»
{237}.
Несколько месяцев он посвятил расспросам геологов во Фрайберге
{238}, учился в Дрездене пользоваться секстантом
{239}. Он поднимался в Альпы, исследуя горы, – чтобы потом их сравнивать, как он объяснял Гёте
{240}; проводил в Йене опыты с электричеством. В оранжереях императорских садов в Вене он изучал тропические растения
{241} и уговаривал молодого директора Йозефа ван дер Шота отправиться с ним в экспедицию, расписывая достоинства совместного будущего
{242}. Холодную зиму он скоротал в Зальцбурге
{243}, на родине Моцарта, где измерял высоту окрестных Австрийских Альп и проверял свои метеорологические инструменты, бросая вызов ледяным дождям: в бурю он держал приборы на весу, измеряя атмосферное электричество. Он читал и перечитывал все рассказы путешественников, какие только мог раздобыть, и корпел над ботаническими трактатами.
