«Природа повсюду говорит с человеком голосом, знакомым его душе», – записал Гумбольдт
{309}. Эти звуки были подобны голосам с другого берега океана, в одно мгновение переносившим его в другое полушарие. Подобно карандашным штрихам на эскизе, постепенно оформлялось его новое понимание природы, основанное на научных наблюдениях и чувствах. Гумбольдт понимал, что воспоминания и эмоциональный отклик всегда будут составными частями человеческого опыта и понимания природы. Он называл воображение «бальзамом с чудодейственными целебными свойствами»
{310}.
Вскоре наступило время сниматься с места. Гумбольдта гнали в дорогу рассказы о загадочной реке Касикьяре. За пятьдесят с лишним лет до этого один иезуит сообщал, что эта река соединяет друг с другом две величайшие речные системы Южной Америки: Ориноко и Амазонку. Ориноко, зарождаясь на юге, близ нынешней границы Венесуэлы и Бразилии, описывает дугу и образует дельту, впадая в Атлантический океан на северо-востоке Венесуэлы. Почти в тысяче миль южнее по побережью находится устье могучей Амазонки – реки, пересекающей почти весь континент, зарождаясь на западе Перуанских Анд, менее чем в ста милях от берега Тихого океана, и достигая Атлантического побережья Бразилии на востоке.
Ходили слухи, что в глубине джунглей, в тысяче миль от Каракаса, река Касикьяре объединяет притоки этих двух великих рек в одну систему
{311}. Ее существование никто еще не смог доказать, и мало кто верил, что такие великие реки, как Ориноко и Амазонка, могут соединяться. Из бытовавшего в те времена миропонимания вытекало, что между бассейнами Ориноко и Амазонки должны существовать водоразделы, потому что сама мысль о естественном водном пути между двумя великими реками противоречила всем эмпирическим данным. Географы еще не находили нигде на земном шаре ничего подобного. На самой актуальной карте региона красовалась горная гряда – тот самый предполагаемый водораздел: именно там, где, согласно дошедшим до Гумбольдта слухам, протекала мифическая Касикьяре.
Виды Кордильер. Гумбольдт – справа, между деревьями – зарисовывает гору Силья
© Wellcome Collection / CC BY
Предстояла тщательная подготовка. Необходимо было отобрать небольшие приборы, которые поместились бы в узких каноэ. Нужны были деньги и товары, чтобы расплачиваться с проводниками, и еда, чтобы не голодать даже в самых глубоких джунглях
{312}. Прежде чем отправиться в путь, Гумбольдт написал в Европу и в Северную Америку, попросив своих адресатов опубликовать его письма в газетах
{313}. Он понимал важность рекламы. Например, перед отплытием из испанской Ла-Коруньи Гумбольдт успел написать 43 письма
{314}. Если бы он погиб в океане, то, по крайней мере, не был бы забыт.
7 февраля 1800 г. Гумбольдт, Бонплан и Хосе, их слуга из Куманы, выехали из Каракаса на четырех мулах, оставив в городе большую часть имущества и коллекций
{315}. Чтобы добраться до Ориноко, им предстояло двигаться строго на юг через необъятную область льянос – равнину размером с Францию. По плану, в 200 милях к югу от Каракаса они должны были добраться до притока Ориноко – реки Апуре. В Сан-Фернандо-де-Апуре, миссии монахов-капуцинов, они намеревались обзавестись лодкой и провизией для своей экспедиции. Но сначала они решили отклониться на 100 миль на юг и побывать в плодородных долинах Арагуа, одной из самых зажиточных сельскохозяйственных областей в колониях.
Сезон дождей остался позади, стояла жара, земли, по которым они двигались, были по большей части безводны. За горами и долинами, после семидневного утомительного пути, они увидели наконец «улыбающиеся долины Арагуа»
{316}. На запад тянулась бесконечными аккуратными рядами кукуруза, сахарный тростник, индиго. Кое-где видны были рощицы, деревушки, фермы, сады. Фермы соединялись дорогами, обрамленными цветущими кустарниками, домики прятались в тени деревьев – высокого хлопка, одетого густыми желтыми цветами, переплетающегося ветвями с ярко-оранжевыми цветами коралловых деревьев
{317}.
В центре долины находилось окруженное горами озеро Валенсия. Около дюжины скалистых островков усеивала его, на достаточно крупных пасли коз и что-то выращивали. На закате тысячи цапель, фламинго и диких уток оживляли небо, пролетая над озером, чтобы устроиться на ночлег на островах. Картинка была идиллическая, но местные жители рассказали Гумбольдту о резком падении уровня воды
{318}. Обширные земли, всего два десятилетия назад находившиеся под водой, теперь активно возделывались. Прежние острова превратились в холмы на суше, береговая линия озера продолжала понижаться
{319}. Озеро Валенсия также обладало уникальной экосистемой: не имея оттока в океан, с незначительным притоком воды, уровни его воды регулировались исключительно испарением. Местные жители верили, что озеро питает подземное русло, но Гумбольдт имел другие объяснения.
Он приступил к измерениям, изучал ситуацию, задавал вопросы. Обнаружив на островных возвышенностях мелкий песок, он понял, что раньше эти места находились под водой
{320}. Кроме того, он сравнил среднегодовое испарение рек и озер по миру, от юга Франции до Вест-Индии
{321}. Сделанный им вывод состоял в том, что падение уровня воды в озере вызвано сведением окрестных лесов
{322} и отводом воды в целях орошения
{323}. Так как в долине процветало сельское хозяйство, плантаторы часть ручьев осушили, а другую часть, раньше впадавшую в озеро, использовали для обводнения полей. Они вырубили деревья для расчистки земли
{324}, в результате исчез и подлесок (мхи, кустарники и корневые системы), освободив нижележащие грунты природным стихиям и лишая их способности удерживать воду. Жители окрестностей Куманы уже говорили ему о высыхании их земель одновременно со сведением старых рощ
{325}. По пути из Каракаса в долину Арагуа Гумбольдт обращал внимание на высохшие почвы и сетовал на то, что первые колонисты «опрометчиво извели леса»
{326}. По мере падения плодородия почв и снижения урожаев в полях плантаторы, продвигаясь все дальше на запад, уничтожали все вокруг себя. «Леса сильно пострадали», – записал он в дневнике
{327}.
