Пытливый ум Гумбольдта не ведал отдыха. Он изучал слоистые скалы, особенности климата, руины инкских храмов, его привлекал геомагнетизм – изучение магнитных полей Земли. Повсюду, и в горах, и в долинах, он без устали использовал свои приборы. Любознательность Гумбольдта была порождением его стремления понять природу в глобальном масштабе, как систему сил и взаимосвязей; именно поэтому его так занимали пересекающие континенты растительные пояса и происхождение землетрясений. Еще с XVII в. ученые знали, что сама Земля представляет собой гигантский магнит. Знали они и то, что стрелка компаса указывает не вполне на север, так как северный магнитный полюс не совпадает с географическим. Более того, магнитные полюса находятся в постоянном движении, создавая серьезные проблемы для навигации. Но ученые не знали другого: изменяется ли интенсивность магнитных полей на земном шаре, хаотично варьируя или систематически, от места к месту.
Продвигаясь на юг вдоль Анд, из Боготы в Кито, и приближаясь к экватору, Гумбольдт измерял ослабление магнитного поля. К его удивлению, даже после пересечения экватора у Кито интенсивность магнитного поля продолжила ослабевать, и так происходило до тех пор, пока они не достигли бесплодного перуанского плато Кахамарка, раскинувшегося в 7 градусах, то есть в 500 милях, к югу от географического экватора. Только там стрелка передвинулась от севера к югу: так Гумбольдт открыл магнитный экватор
{531}.
Отряд пришел в Лиму в конце октября 1802 г., через четыре с половиной месяца после выхода из Кито и более чем через три года после отплытия из Европы. В Лиме был найден способ пройти морем к Гуаякилю, что на западном побережье нынешнего Эквадора, откуда Гумбольдт намеревался плыть в мексиканский Акапулько. Так как они плыли из Лимы в Гуаякиль, Гумбольдт изучал холодное течение, охватывающее западный берег Южной Америки от юга Чили к северу Перу. Холодные, насыщенные питательными веществами воды течения поддерживают разнообразную морскую жизнь – самую продуктивную в мире морскую экосистему
{532}. Спустя годы его назовут течением Гумбольдта. И хотя Гумбольдту было лестно, он также протестовал. Рыбаки вдоль побережья знали о течении веками, говорил он, все, что он сделал, – это первым измерил течение и открыл, что оно холодное.
Гумбольдт собирал необходимые ему данные для доказательства того, что природа представляет собой единое целое. Если природа была паутиной жизни, он не мог смотреть на нее только как ботаник, геолог или зоолог. Он считал, что «необходимо сравнивать между собой наблюдения из самых отдаленных областей планеты»
{533}. Гумбольдт собрал столько сведений и задавал столько вопросов, что некоторые принимали его за глупца, ведь он спрашивал «о кажущихся очевидными вещах»
{534}. Карманы у него, как заметил один из проводников, были набиты битком, как у мальчишки: растениями, камешками и клочками бумаги
{535}. Достойно изучения было все, даже самое малое и вроде бы незначительное.
Курящийся вулкан Котопахи. Акватинта Ф. Арнольда
© Wellcome Collection / CC BY
В порт Гуаякиля они вошли 4 января 1803 г., в тот самый день, когда в 200 милях к северо-востоку началось извержение вулкана Котопахи
{536}. Гумбольдт, побывавший на всех доступных ему вулканах Анд, давно этого ждал. Он, правда, готовился к плаванию в Мексику, но воспринял извержение как вызов, который он был обязан принять. При этом он не желал отказываться от исследований в Мексике, которые собирался предпринять, прежде чем вернуться в Европу, причем плыть туда следовало без промедления, не дожидаясь сезона летних ураганов, иначе они застряли бы в Гуаякиле до конца года. Извергающийся вулкан притягивал его как магнит. Если поспешить, то можно было бы побывать на Котопахи и успеть после этого на корабль до Мексики. Но путешествие из Гуаякиля к Котопахи было опасно. Гумбольдту нужно было снова карабкаться на высокие Анды, только теперь навстречу действующему вулкану.
Но опасность не могла заставить его отступить. В конце января Гумбольдт и Монтуфар отправились на вулкан, оставив Бонплана в Гуаякиле с поручением искать корабль для плавания в Мексику. Весь их путь на северо-восток сопровождался ревом Котопахи. Гумбольдт не мог поверить в свою удачу. Через несколько дней он опять увидит вулкан, на который восходил восемь месяцев назад, только в этот раз оживший, озаренный собственным огнем. Но через несколько дней путешественников догнал гонец из Гуаякиля с запиской от Бонплана
{537}. Тот уже нашел судно, готовившееся отплыть в Акапулько через две недели. Времени дойти до Котопахи у Гумбольдта и Монтуфара не оставалось. Приходилось без промедления возвращаться в Гуаякиль. Гумбольдт был безутешен.
Выходя из гавани Гуаякиля 17 февраля 1803 г., он слышал зов Котопахи, этого ворчливого колосса
{538}. Вулкан сопровождал его отплытие прощальной серенадой, служившей печальным напоминанием о том, чего не удалось достигнуть. Хуже того, каждой ночью на протяжении океанского перехода изменения звездного рисунка в небе напоминали Гумбольдту о расставании с Южным полушарием. Глядя в телескоп, он прощался с созвездиями южного неба. «День ото дня я становлюсь все беднее», – записал он в дневнике, имея в виду переход в Северное полушарие, прочь из мира, околдовавшего его на всю оставшуюся жизнь
{539}.
В ночь на 26 февраля 1803 г. Гумбольдт в последний раз в жизни пересек экватор. Ему было тридцать три года, больше трех лет он провел в Южной Америке, путешествуя по тропическим джунглям и взбираясь на ледяные шапки гор. Он собрал тысячи растений, сделал бесчисленные замеры. Много раз он рисковал жизнью, зато наслаждался свободой и приключениями. Главное, он уплыл из Гуаякиля с новым представлением о природе. В его поклаже лежала зарисовка Чимборасо – его Naturgemälde. Один этот рисунок и идеи, вдохновившие его, изменят отношение к миру природы будущих поколений.
8. Политика и природа
Томас Джефферсон и Гумбольдт
Казалось, море вот-вот проглотит их. Огромные волны захлестывали палубу, вода пропитала корабль до самого трюма. Сорока сундукам Гумбольдта постоянно грозила порча. Корабль угодил в самый центр урагана
{540}. Шесть нескончаемых дней не стихали ураганные ветры, трепавшие корабль с такой силой, что люди не могли не только спать, но даже думать. Кок лишился своих котлов и сковородок и не стоял, а плавал в полузатопленном камбузе. Готовить пищу было невозможно, вокруг кружили почуявшие добычу акулы. Капитанскую каюту на корме совсем затопило, бывалых морских волков швыряло по палубе, как кегли. Матросы уже прощались с жизнью и требовали увеличить норму выдачи бренди, чтобы, по их словам, утонуть пьяными. Каждый новый вал был подобен надвигающейся горе. Никогда еще Гумбольдт не был так близок к гибели
{541}.
