Ничего похожего Берлин никогда не видывал, признавал Вильгельм фон Гумбольдт
{1165}. Как только газеты сообщили о предстоящем цикле лекций, люди бросились резервировать места. В дни выступлений Гумбольдта на улицах возникали заторы, хаос приходилось устранять конной полиции
{1166}. За час до выхода Гумбольдта на кафедру в аудитории уже не оставалось свободных мест. «Ужасающей толкотней» назвала происходящее Фанни Мендельсон Бартольди, сестра композитора Феликса Мендельсона Бартольди
{1167}. Но усилия собравшихся не пропадали даром. Женщинам, не имевшим дозволения учиться в университетах и даже присутствовать на собраниях научных обществ, наконец-то разрешили «услышать умное слово»
{1168}. «Пусть мужчины издеваются сколько хотят», – говорила Фанни подруге, – опыт был незабываемым
{1169}. Далеко не все были довольны присутствием женщин, многие встречали их воодушевление наукой фырканьем. Одна из дам была так захвачена рассказом Гумбольдта о Сириусе, ярчайшей звезде ночного неба, писал директор Singakademie в письме Гёте, что новоявленное поклонение астрономии немедленно отразилось на ее гардеробе. Она потребовала, чтобы портной сделал рукава ее платья «вдвое шире Сириуса»
{1170}.
Своим плавным голосом Гумбольдт увлекал слушателей в путешествие в небеса и в подводные глубины, в неописуемую даль, на высочайшие горы, а потом завораживал их описанием ничтожного клочка мха на камне
{1171}. Он рассказывал о поэзии и об астрономии, о геологии и о пейзажной живописи. Метеорология, история Земли, вулканология, география растительного мира – в его лекциях всему находилось место. Диапазон познаний был неохватным: от ископаемых скелетов до северного сияния, от магнетизма до флоры, фауны и перемещения людских племен. Или, как его невестка Каролина фон Гумбольдт описала их, – собранные вместе лекции составили «весь огромный Naturgemälde» Александра
{1172}.
Подготовительные заметки Гумбольдта показывают, как работал его мозг, прослеживают переход от одной мысли к другой
{1173}. Начинал он обычно нехитро, с клочка бумаги с набросанными на нем достаточно заурядными мыслями. Но потом по ходу работы приходили новые соображения, листа бумаги становилось мало, строчки залезали одна на другую, заходили на поля, приходилось прибегать к черточкам и закорючкам, чтобы все его идеи не слились во что-то неразличимое. Чем больше он размышлял над предстоящей лекцией, тем больше информации добавлял в ее черновик.
Исписав страницу, он начинал покрывать своим мелким почерком бесчисленные бумажки, а потом приклеивал все их к своим записям. Гумбольдт без смущения разрывал книгу на части, вынимая страницы из толстых томов и вклеивая их в свой черновик маленькими красными и синими густыми каплями – аналогом изоленты XIX в. По ходу работы бумажки наслаивались, новые хоронили под собой старые, от которых порой виднелись только края. Здесь же записывались вопросы к самому себе, красовались рисунки, громоздились статистические выкладки, ссылки, всяческие напоминания. В результате оригинал становился многослойной поделкой – собранием мыслей, цифр, цитат и приписок, порядок в котором был виден одному Гумбольдту.
Записи Гумбольдта к лекции по географии растений
Все были очарованы. В газетах сообщали о том, как удивляет публику «новый метод» лекционной работы и мышления Гумбольдта – особенно тем, что соединяет воедино разрозненные с виду дисциплины и факты
{1174}. «На слушателя, – писали в одной газете, – неодолимо действует могучая сила»
{1175}. То была кульминация всей работы Гумбольдта в последние тридцать лет. «Никогда не слышал, чтобы кто-то умудрялся за каких-то полтора часа высказать столько новых мыслей», – признавался один ученый своей жене
{1176}. Люди обращали внимание на невероятную ясность, с какой Гумбольдт объяснял эту сложнейшую сеть природы
{1177}. Каролина фон Гумбольдт была глубоко потрясена. Только Александр, говорила она, был способен выразить столь «замечательную глубину» с легкостью прикосновения
{1178}. Многие соглашались с тем, что эти лекции влекут за собой начало «новой эпохи»
{1179}. Когда немецкий издатель Гумбольдта Иоганн Георг фон Котта прослышал об успехе первой лекции
{1180}, он тут же предложил, чтобы кто-нибудь записывал лекции за плату с целью последующего опубликования записей. Он предлагал значительную сумму – 5000 талеров, но Гумбольдт отказался. У него были другие планы, его нельзя было торопить.
Гумбольдт проводил революцию в науках. В сентябре 1828 г. он пригласил сотни ученых со всей Германии и из Европы на конференцию в Берлине
[29]. Гумбольдт составил особенную программу, отличавшую эту конференцию от прежних собраний такого рода, на которых ученые безостановочно выступали с докладами по собственным работам. Ему хотелось, чтобы ученые повели разговор между собой. Закатывались веселые пиры, всевозможные встречи, концерты, экскурсии в королевский зверинец при дворце Пфауэнинзель в Потсдаме. Заседания проводились посреди ботанических, зоологических и палеонтологических коллекций, в университете, в Ботаническом саду
{1181}. Гумбольдт поощрял собрания ученых маленькими группами, особенно междисциплинарными. Он сводил заезжих ученых, представлял их друг другу, старался, чтобы между ними возникали дружеские отношения, которые потом способствовали бы тесному сотрудничеству. Он мечтал о междисциплинарном братстве ученых, об активном обмене опытом и результатами. «Без многообразия мнений невозможно установить истину», – напомнил он собравшимся во вступительной речи
{1182}.
