Дарвин учился у Гумбольдта сочетанию науки с поэтическими описаниями так последовательно, что дневник его плавания на «Бигле» по стилю и содержанию становился все более похож на «Личное повествование…». Это так бросалось в глаза, что его сестра, получив в октябре 1832 г. первую часть дневника, пожаловалась: «Вероятно, ты так много читаешь Гумбольдта, что перенял его фразеологию… [и] используемые им цветистые французские выражения»
{1368}. Другие были более склонны к похвалам и позднее говорили Дарвину, как они радуются его «живым, воистину гумбольдтовским картинам»
{1369}.
Гумбольдт показал Дарвину, как исследовать мир природы не с узких позиций геолога или зоолога, а изнутри и снаружи. Оба, Гумбольдт и Дарвин, обладали редкой способностью сосредотачиваться на мельчайших подробностях – от клочка лишайника до крохотного жука, – а потом подниматься до сопоставлений и выявления глобальных закономерностей. Эта гибкость перспективы позволяла обоим совершенно по-новому понимать мир. Они развили подход, в котором присутствовала и теле-, и микроскопия, широкая панорама соседствовала с клеточным уровнем, из далекого геологического прошлого можно было переноситься к будущей экономике туземных жителей.
В сентябре 1835 г., почти через четыре года после отплытия из Англии, «Бигль» наконец покинул Южную Америку, чтобы продолжить кругосветное плавание. Они плыли из Лимы к Галапагосским островам, лежащим в 600 милях к западу от берега Эквадора. Это были странные пустынные острова, на которых жили птицы и рептилии, незнакомые с человеком, совершенно его не боялись и легко могли быть пойманы
{1370}. Здесь Дарвин изучал камни и геологические образования, ловил вьюрков и пересмешников, измерял гигантских черепах, странствовавших по островам. Но только после того, как Дарвин вернулся в Англию и изучил свои коллекции, стало понятно, как важны Галапагосские острова для его эволюционной теории. Для Дарвина острова стали поворотным пунктом, хотя тогда он этого еще не осознавал.
После пяти недель на Галапагосах «Бигль» устремился на просторы южной части Тихого океана, к Таити, и оттуда – к Новой Зеландии и Австралии. Путешественники пересекли Индийский океан и обогнули Южную Африку, а затем пересекли Атлантику по направлению к Южной Америке. Последние месяцы плавания дались всем очень нелегко. «Не бывало еще корабля, – писал Дарвин, – настолько полного истосковавшимися по дому героями»
{1371}. В те недели при виде торгового судна он чувствовал «опаснейшее побуждение спрыгнуть в воду» и сбежать с судна
{1372}. Они проплавали почти пять лет – так долго, что ему уже снились милые зеленые края Англии.
1 августа 1836 г., оставив позади Индийский и затем Атлантический океаны, они ненадолго пристали в бразильской Баие – там, где впервые высадились на землю Южной Америки в конце февраля 1832 г., – перед окончательным разворотом на север к последнему отрезку плавания. Созерцание Баии подействовало на Дарвина отрезвляюще. Вместо восхищения тропическими цветами бразильских джунглей, как в первый раз, он теперь страстно мечтал видеть величественные конские каштаны в английском парке
{1373}. Он отчаянно хотел домой. Хватит с него «плавания зигзагами», как писал он сестре. «Я ненавижу, презираю море и все бороздящие его корабли»
{1374}.
В конце сентября они миновали Азорские острова и устремились в Англию. Дарвин был в своей каюте, страдая, как в первый день плавания, морской болезнью. Даже через столько лет он не свыкся с океанской качкой и стонал: «Я ненавижу каждую океанскую волну»
{1375}. Качаясь в гамаке, он заносил в свой разбухший дневник последние наблюдения, обобщая мысли об истекших пяти годах. Первые впечатления, гласит одна из последних его записей, часто зависят от предвзятых представлений. «Все мои были взяты из живых описаний “Личного повествования…”»
{1376}
2 октября 1836 г., спустя без малого пять лет после отплытия из Англии, «Бигль» вошел в Фалмутскую гавань на южном берегу Корнуолла
{1377}. Для полного завершения съемки капитану Фицрою нужно было еще измерить долготу в Плимуте, в точности в том месте, где он начинал съемку. Однако Дарвин сошел на берег прямо в Фалмуте. Он не мог дождаться, когда наконец возьмет почтовый дилижанс до Шрусбери, чтобы увидеть семью.
По дороге на север он пристально смотрел в окно на движущиеся лоскутные поля и ряды живых изгородей. Поля казались ему зеленее обычного, но на его просьбу подтвердить или опровергнуть это наблюдение пассажиры дилижанса посмотрели на него с недоумением
{1378}. После более двух суток тряски в дилижансе Дарвин прибыл поздно вечером в Шрусбери и тихо проник в дом, не желая будить отца и сестер. Наутро, спустившись к завтраку, те не поверили своим глазам. Он вернулся целым и невредимым, только, на взгляд сестры, «сильно исхудавшим»
{1379}. Надо было много всего обсудить, но Дарвин мог остаться всего на два-три дня, потому что торопился в Лондон, разгружать с «Бигля» свои сундуки
{1380}.
Дарвин вернулся в страну, где правил прежний король, Вильгельм IV, но за его долгое отсутствие парламент принял два важных акта. В июне 1832 г., после напряженных политических баталий, стал законом противоречивый Билль о реформе – первый крупный шаг в сторону демократии, по которому города, выросшие за годы промышленной революции, впервые получали места в парламенте, а право голоса обретала, помимо состоятельных землевладельцев, верхушка среднего класса. Родня Дарвина, поддерживавшая Билль, держала путешественника в курсе парламентских дебатов, не забывая освещать эту тему в письмах, которые отправляла на «Бигль». Другой важной новостью было утверждение в августе 1834 г. закона об отмене рабства, тогда Дарвин находился в Чили. Работорговлю отменили еще в 1807 г., новый же закон запрещал почти повсюду в Британской империи само рабство. Семьи Дарвин и Веджвуд, давно участвовавшие в движении за запрет рабства, испытали удовлетворение – как и, конечно, Гумбольдт, яростно выступавший против порабощения людей со времени своей латиноамериканской экспедиции.
