Дарвин стоял на плечах у Гумбольдта.
18. «Космос» Гумбольдта
«Меня охватило безумное исступление представить в одном труде весь материальный мир», – заявил Гумбольдт в октябре 1834 г.
{1429}. Ему захотелось написать книгу, в которой было бы сведено воедино все сущее в небесах и на земле, от далекой туманности до географии мхов, от пейзажной живописи до миграции человеческих рас и поэзии. «Книга о природе, – писал он, – должна произвести такое же впечатление, как сама природа»
{1430}.
В возрасте 65 лет Гумбольдт приступил к работе над трудом, который превратится в его самую авторитетную книгу: «Космос. Набросок физического мироописания». В общих чертах она основывалась на его берлинском цикле лекций, но экспедиция в Россию снабдила его необходимыми сравнительными данными. «Космос», предприятие колоссального размаха, был, по его словам, как «воткнутый в грудь меч, который теперь нужно вырвать»
{1431}, «главное творение» его жизни
{1432}. Как объяснял Гумбольдт, название восходило к греческому слову, имеющему значения «красота» и «порядок», применявшемуся к Вселенной как упорядоченной системе. Гумбольдт теперь использовал его как броское и запоминающееся понятие – «вместе и небо, и земля»
{1433}.
И вот в 1834 г., в тот самый год, когда был впервые применен термин «ученый»
[38], предвещавший начало профессионализации наук и отвердение границ между отдельными научными дисциплинами, Гумбольдт начал работу над книгой, преследовавшей прямо противоположную цель. Наука уходила с природного ландшафта в лаборатории и в университеты, дробилась на дисциплины, Гумбольдт же создавал труд, сводивший воедино все то, что профессиональная наука пыталась разъединить.
«Космос» покрывал широчайший диапазон предметов, поэтому Гумбольдт затрагивал все мыслимые темы. Сознавая, что не знает и не может знать всего, он привлек армию помощников – ученых, знатоков Античности, историков, экспертов в разных областях
{1434}. Британские ботаники, попутешествовавшие по миру, с радостью слали ему длинные списки растений из стран, которые посетили. Астрономы делились своими данными, геологи предоставляли карты, специалисты по истории Античности по поручению Гумбольдта сверялись с древними текстами. Принесли пользу и его давние французские связи. Например, один французский исследователь любезно предоставил Гумбольдту пространную рукопись о флоре Полинезии, близкие друзья в Париже, такие как Франсуа Араго, оказывали Гумбольдту регулярную помощь. Порой Гумбольдт присылал конкретные вопросы или справлялся, какие страницы в тех или иных книгах представляют для него интерес, а бывало, отправлял длинные вопросники. При готовности очередных глав он раздавал гранки с пустыми местами, которые его корреспондентам предстояло заполнить соответствующими цифрами и фактами, или просил их править черновики.
На Гумбольдте лежало общее руководство проектом, а помощники предоставляли конкретные данные, требующуюся ему информацию. Он видел космическую перспективу, они были инструментами в его обширной схеме. Одержимый точностью, Гумбольдт всегда консультировался по каждой теме с несколькими экспертами. Его жажда фактов была неутолимой: у миссионера из Китая он допытывался, почему китайцы не переносят молочное
{1435}, другого корреспондента он пытал о количестве видов пальм в Непале. Он признавал, что как одержимый «вцепляется в какой-то предмет, пока не сможет его объяснить»
{1436}. Он рассылал тысячи писем, расспрашивал посетителей. К примеру, молодой романист, недавно возвратившийся из Алжира, пришел в ужас, когда Гумбольдт забросал его вопросами о камнях, растениях и прочем, о чем он не имел никакого понятия. Гумбольдт мог быть настойчивым до навязчивости. «В этот раз вы не сбежите, – предупредил он другого гостя. – Я все из вас вытяну!»
{1437}
Ответы шли валом, на Берлин накатывались волны знаний и информации. Месяц за месяцем множился новый материал, который требовалось прочесть, осознать, переработать и усвоить
{1438}. Объем работы увеличивался в геометрической прогрессии. Как объяснял Гумбольдт своему издателю, на него обрушился настоящий водопад, «материал в его руках поднимается, как тесто». Он уже признавал, что «Космос» превращается во «что-то неосуществимое»
{1439}.
Единственным способом обработать все эти данные было достигнуть высочайшей степени научной организованности. Гумбольдт складывал материалы в коробки, разложив их в конверты по предметам. Получив очередное письмо, он вырезал из него важные сведения, которые клал в соответствующий конверт, к другим полезным материалам – газетным вырезкам, страницам из книг, своим запискам с цифрами, цитатами, рисунками. В одной такой коробке, где накапливались материалы по геологии, Гумбольдт держал таблицы горных высот, карты, заметки для лекций, соображения своего давнего знакомого Чарльза Лайеля, карту России, составленную другим британским геологом, гравюры с ископаемыми и данные по геологии Древней Греции
{1440}. К достоинствам этой системы относилась возможность собирать материалы годами; когда наступало время взяться за перо, он мог просто заглянуть в соответствующую коробку или конверт. При всей хаотичности своей манеры работать, ярче всего проявлявшейся в финансах, как ученый Гумбольдт был исключительно точен
{1441}.
