Оптимисту по натуре Голосу это состояние ранее не было знакомо. К тому же — также впервые в жизни — он стал ощущать время от времени какой-то неприятный дискомфорт в груди, точнее — за грудиной.
Знакомый врач, тоже партиец, после самого поверхностного осмотра уверенно сказал:
— Сердечко пошаливает, Яша. Так работать, как ты работаешь, нельзя. Тебе уже не двадцать и даже не тридцать…
— Так что делать? — задал Голос исконно русский вопрос. — Ничего не делать, — пожал плечами эскулап. — По возможности ничего не делать. Но, коль скоро это невозможно, работать поменьше, отдыхать побольше. Словом, снизить нагрузку… Впрочем, кое-какие лекарства я тебе выпишу. Но учти: они помогут только в том случае, если убавишь обороты…
Поняв, видимо, что данный совет вряд ли будет принят к исполнению, доктор высказал другой, более реалистичный:
— Почему бы, Яша, тебе не обзавестись хорошим помощником? Переложил бы на него хотя бы беготню…
Это была идея. Оставалось только дивиться, как он сам до нее — столь очевидной — не додумался.
Среди ближайших друзей Голос подходящего человека не нашел, а потому обратился за помощью к партии — вполне естественно.
В середине октября того же 1938 года в небольшом ресторанчике на углу 8-й улицы и Юниверсити-Плейс ему представили высокую, заметно выше его самого, женщину лет тридцати. У нее были темные, пышные вьющиеся волосы, широко расставленные неожиданно светлые глаза, крупный прямой нос и несколько убегающий подбородок…
Звали ее Элизабет Бентли, и на день их знакомства никто не мог бы предвидеть, что всего через несколько лет во всех газетах эту женщину, внешне не слишком привлекательную, будут называть «королевой шпионажа».
Она родилась в январе 1908 года в живописном городке Нью-Милфорд, штат Коннектикут. Отец ее был торговцем галантерейными товарами, мать — школьной учительницей. В семье девочка была поздним и единственным ребенком. Впоследствии Элизабет утверждала, что ее предок, некто Роджер Шерман, родом также из Коннектикута, был в числе тех пятидесяти пяти американцев, представляющих тринадцать штатов, кто 4 июля 1776 года подписал Декларацию независимости США
[68]. Представитель штата Коннектикут Роджер Шерман в этом историческом событии действительно участвовал, но являлась ли Элизабет Бентли его дальним потомком… Трудно сказать.
Родители часто переезжали из города в город, и Элизабет в разные годы пришлось учиться в четырех школах. Диплом о среднем образовании она получила в Рочестере. В школе она была неприметной, серенькой ученицей, серенькой настолько, что впоследствии никто из одноклассниц не смог припомнить о ней ничего интересного. Училась Бентли на «С+», что примерно соответствует российской стройке с плюсом», или, если проявить некоторую снисходительность, «четверке с минусом».
Сама Бентли вспоминала честно, что в школе ее интересовали только уроки игры на фортепьяно, участие в модном движении герлскаутов, посещения пресвитерианской церкви и игра в баскетбол.
Мама Бетти Мэй Шарлотта была женщиной строгих правил и не позволяла дочери дружить со сверстницами, которые уже испробовали вкус виски, курили и посещали ночные клубы. Впоследствии девушка с успехом компенсировала эти упущенные в юности мелкие радости, да так, что далеко перегнала своих раскрепощенных одноклассниц, ставших, несмотря на давние грешки, добропорядочными американскими обывательницами, примерными супругами и матерями семейств.
Видимо, к последнему школьному году Элизабет все-таки поднапряглась, поскольку сумела получить стипендию для продолжения образования в знаменитом Коллежде Вассара. То было одно из старейших и уж во всяком случае самых элитных частных высших заведений для девушек в США. Его основал в штате Нью-Йорк в небольшом городке Покипси в 1861 году некто Мэтью Вассар, однако из-за продолжающейся Гражданской войны занятия в колледже начались лишь через несколько лет.
В 1915 году семь самых именитых частных университетов Америки, в том числе Колумбийский в Нью-Йорке и Гарвардский в Бостоне, точнее в его спутнике Кембридже, штат Массачусетс, и Вассар образовали своеобразное объединение, известное в Америке под названием «Семеро сестер».
К моменту поступления Бентли в Вассар в нем насчитывалось лишь немногим более тысячи студенток
[69].
Следует отметить, что в США по традиции, перенятой от англичан, название университета прилипает к его выпускнику на всю жизнь, становится своего рода визитной карточкой, свидетельством не только высокого уровня полученного образования, но и принадлежности к определенному общественному кругу. Выпускники таких элитных университетов, как уже названные Колумбийский, Гарвард или… Вассар, гордятся его дипломом до седых волос, они навсегда сохраняют узы студенческого братства и оказывают друг другу всемерную поддержку независимо от года выпуска и факультета.
Университеты и колледжи США, как и Великобритании, имеют традиционные цвета, эмблемы и девизы. Студенты и выпускники зачастую носят галстуки или косынки «своих» расцветок, что, в частности, помогает им распознавать даже в толпе ранее незнакомых однокашников. Недаром в английском языке «узы» и «галстук» обозначаются одним словом — «tie». Название элитного университета было и остается по сей день в США серьезным аргументом в пользу любого претендента на престижную работу в солидную фирму или государственное учреждение.
В колледже, как и в школе, Бентли решительно ничем не выделялась на фоне сокурсниц. За все годы учебы она не обзавелась ни одной близкой подругой, не было у нее и постоянного бойфренда. Академический уровень и в Вассаре оставался у нее все на том же «С+». Она и здесь была одиноким, замкнутым середнячком.
В Вассаре у девушки (примечательно, что сокурсницы называли ее Бентли, по фамилии, а не по имени) пробудился живой интерес к политике, причем привлекали ее преимущественно самые радикальные теории и течения. Впрочем, интерес к политике у молодежи в США на рубеже 20-30-х годов был явлением почти повсеместным, во всяком случае, у так называемого среднего среднего класса. (Повтор слова не случаен: в среднем классе в Америке очень точно разделяют нижний средний и верхний средний классы!) Особенно это проявилось в годы знаменитого кризиса 1929 года и последующих нескольких лет, вошедших в историю страны под многозначительным названием Великая депрессия.
У Вассара в конце 20-х годов была репутация весьма либерального учебного заведения, студентки были известны как независимо мыслящие особы, вольнодумствующие. На фоне Великой депрессии у некоторых возникло чувство своеобразной вины за свое материальное благополучие по сравнению с положением миллионов американцев — либо разорившихся, либо очутившихся в армии безработных.
