Хисс действительно был своим человеком — доверительной связью Сильвермастера под псведонимом «Юрист». Однако Эдгар Гувер почему-то решил, что именно Хисс является тем человеком в окружении госсекретаря, о котором говорил Гузенко. Позднее, через «Венону», стал известен и псевдоним этого человека — «Алее», но это был не Хисс!
Однако Элджер Хисс оказался крепким орешком и устоял перед валом комитетских обвинений.
Примечательно, что особенно агрессивно и злобно допрашивал Хисса тридцатипятилетний конгрессмен-республиканец Ричард Никсон. Впоследствии Никсон стал тридцать седьмым президентом США и… первым, вынужденным подать в отставку перед угрозой неизбежного импичмента в результате Уотергейтского скандала. Именно в ходе допросов Хисса Никсон приобрел впервые общенациональную известность.
Наконец дело было передано в суд. Главным свидетелем обвинения был Чемберс. В ходе процесса выяснилось, что в свое время Хисс сделал много доброго Чемберсу и его жене. Потому даже негативно настроенную по отношению к обвиняемому публику шокировало то, с каким остервенением Чемберс пытался потопить своего бывшего друга.
Факт шпионажа Хисса так и не был доказан. Подвела его, однако, излишняя самоуверенность и допущенная из-за этого оплошность. На пустяковый очередной вопрос ему следовало отказаться от ответа, сославшись на пресловутую Пятую поправку
[124] к Конституции, а он дал неправдивый ответ. Был тут же изобличен и осужден на четыре года лишения свободы за лжесвидетельство.
Откровения двух предателей привели к трагическому концу еще нескольких человек. В том числе — Гарри Декстера Уайта (в советских документах — «Юрист», «Ричард»).
Серьезный автор Владимир Позняков утверждает, что Уайт «в годы Второй мировой войны являлся наиболее ценным источником экономической, политической и отчасти военной информации, которым ПУ НКГБ располагало в США, и, по мнению ряда исследователей, агентом влияния»
[125], и далее сообщает, что соответствует истине, что его, то есть Уайта, связь с резидентом И. Ахмеровым поддерживалась в годы войны через группы Н. Сильвермастера и Я. Голоса — Э. Бентли.
Казалось бы, все ясно. В действительности же все обстояло не так просто, ясно и очевидно.
В практике разведки отношения между кадровым сотрудником и источником информации бывают порой весьма далеки от привычной по кинофильмам и книгам вербовки, с отбором подписки о сотрудничестве, выбором псевдонима для подписания сообщений, оговариванием мест и условий встреч и т. п.
В данном случае следует особо коснуться личности Гарри Декстера Уайта, ответственного и весьма перспективного сотрудника министерства финансов США. Не боясь повториться, напомню читателю, что все происходящее в любом государстве непременно отражается в финансовых документах. В том числе — содержание вооруженных сил и состояние военной промышленности. Не случайно военные статьи в бюджетах всех стран частично засекречиваются.
Именно поэтому деятели, ведающие финансами государства или даже крупными частными банками, всегда обладают громадным весом в определении как внутренней, так и внешней политики правительства. С этой точки зрения контакты с Уайтом представляли для советской внешней разведки огромный интерес.
Включение же Уайта в группу Сильвермастера было чисто номинальным. Просто он был знаком с этими людьми своего круга, с некоторыми был в дружеских отношениях, но не более того. О том, что Сильвермастер является групповодом русской разведки, Уайт, разумеется, и не подозревал. Присвоение же ему оперативного псевдонима — без его, конечно же, ведома — было нормальной практикой разведки: для конспирации. Уайт делился какой-то информацией, в том числе и конфиденциальной, своими мыслями и предположениями с тем же Сильвермастером или другими участниками группы как со своими коллегами и друзьями. А уже от них эта информация попадала к советской разведке. Однако это не дает никаких оснований полагать, что Уайт являлся ее сознательным источником, тем более агентом.
Еще до войны советской разведке стало известно, что Уайт очень интересуется проблемами Дальнего Востока — прежде всего политикой Японии, событиями в Китае. Японская проблема тогда была головной болью и советского руководства. Боевые действия 1938 года на озере Хасан и 1939 года на реке Халхин-Гол не оставляли сомнений в агрессивных намерениях Японии по отношению к Советскому Союзу и Монгольской Народной Республике. Опасность усугублялась тем обстоятельством, что еще в 1936 году Япония и Германия заключили между собой так называемый Антико-минтерновский пакт.
В середине 1939 года «общие друзья» под предлогом семейной вечеринки устроили в Вашингтоне знакомство Исхака Ахмерова с Гарри Уайтом. Ахмерова представили американцу как видного синолога — специалиста по Китаю, много лет прожившего в этой стране и потому хорошо понимавшего, какую опасность Япония представляет для всех стран Тихоокеанского региона. Разумеется, Ахмеров не стал напоминать собеседнику, что США также принадлежат к этому региону. Уайт в таком напоминании и не нуждался. Собеседники расстались, вполне довольные друг другом.
Во второй половине 1941 года, когда Вторая мировая война в Европе уже полыхала, в ознакомительную поездку в США направился заместитель начальника американского отделения внешней разведки Виталий Павлов (оперативный псевдоним «Клим»). В Москве было решено, что ему есть смысл встретиться с Уайтом по рекомендации их общего знакомого Билла, то есть Ахмерова, и по его просьбе. Стоило лишь Павлову по прибытии в Вашингтон позвонить Уайту по телефону и сослаться на известного собеседнику «синолога», как тот любезно согласился принять незнакомого ему иностранца. Встречу назначил в одном из небольших ресторанов. Павлов представился Уайту как один из учеников Билла и начинающий специалист по Китаю.
В ходе встречи Павлов изложил Уайту «соображения Билла» (на самом деле плод коллективного творчества московских специалистов), то есть меры, которые могли бы принять Соединенные Штаты для обуздания агрессивных планов Японии. Предложения произвели на Уайта большое впечатление, и он действительно довел эти соображения, которые полностью совпали с его собственными, до государственного секретаря Корделла Хэлла, а через него и до президента Франклина Делано Рузвельта.
Несомненно, Гарри Декстер Уайт был весьма умным и далеко не наивным человеком. Он, безусловно, понял, что его собеседник — иностранец. Павлов сам признавал, что владел тогда английским языком далеко не свободно. Но как человек действительно государственного масштаба, Уайт не мог не признать объективную важность высказанных ему соображений.
Что же касается агрессивных устремлений Японии, подтверждения тому оставалось ждать совсем недолго. Оно и произошло спустя несколько недель — 7 декабря того же 1941 года.
