Когда стемнело, Эдди повел курсантов в ночной клуб – за завтраком этот клуб упомянул лейтенант Розен. Как Эдди и предполагал, там уже сидел сам Розен вместе с младшим лейтенантом Уикоффом, они пригласили Эдди с курсантами за свой столик. Резервист Розен, красивый еврей, прежде занимался рекламным бизнесом. Уикофф выглядел минимум лет на десять моложе: низенький веснушчатый толстяк, восторгавшийся всем подряд. Он с упоением рассказывал Эдди об их с Розеном экскурсии на виноградники и винодельню: днем их туда сводили гостеприимные местные жители. Оба с интересом наблюдали, как убирают созревший виноград, и Уикофф купил два ящика вина.
– Вина? – недоверчиво переспросил Эдди. – Не морочь мне голову.
Но Уикофф и не думал шутить. Он рассчитывал после войны заняться виноторговлей.
– А мне вино никогда не нравилось, – признался Эдди, хотя смесь шампанского с пивом “Гиннес” была ему очень даже по вкусу; эту смесь прозвали “черный бархат”.
– Обещаю, с моей помощью вы свое мнение измените, – заверил Уикофф: он уже вошел в роль виноторговца.
Большой оркестр играл “Белое Рождество”, и эта мелодия, как ни странно, удачно сочеталась с запахом зреющих цитрусовых. К столикам, за которыми сидели служащие союзных армий, подсаживались девушки-мулатки и охотно танцевали с офицерами. Они не были проститутками или девицами из бара – тем вменялось в обязанность подбивать моряков заказывать спиртное специально для них. Скорее всего, то были мелкие служащие или продавщицы. А если деньги и переходили из рук в руки, то лишь в качестве подарка, а не платы за услуги. За долгие годы Эдди не раз принимал участие в подобных мероприятиях, но тут поймал себя на том, что с презрением наблюдает происходящее. И внезапно понял почему: он воспринимает все глазами боцмана.
Накануне отплытия Фармингдейл не доложил, как положено, о своем возвращении на борт, и найти его не удалось. “Элизабет Симэн” не могла уйти в море без второго помощника капитана, поэтому судно задержалось в порту и не присоединилось к каравану, который должен был под охраной пройти по Мозамбикскому проливу между островом Мадагаскар и побережьем Африки, а в этом проливе волчьи стаи нацистских подлодок уже потопили немало судов союзников. Три дня спустя Фармингдейл обнаружился на военной базе, в тюрьме, и его проступок был настолько тяжким, что армейское начальство отказывалось его выпускать, пока “Элизабет Симэн” не отдаст швартовы.
Девятого марта военная полиция доставила наконец второго помощника к сходням, и ему было приказано немедленно явиться к капитану. Красавчик Киттредж не проявил к Фармингдейлу ни малейшей снисходительности, он отчитал его по всей форме, и немудрено: больше всего на свете этот капитан не любил плестись в самом хвосте каравана. А тут “Элизабет Симэн” отстала от всех и была вынуждена идти в одиночестве, к тому же весьма затейливым курсом: в течение десяти минут – двадцать градусов вправо, затем двадцать градусов влево, потом десять минут снова вправо и так далее, причем не только ночью, когда подводные лодки действуют особенно нагло, но и днем. К Мозамбикскому проливу они шли со шлюпбалками наготове: в случае атаки можно будет сразу спустить на воду спасательные шлюпки.
Фармингдейл стал парией. Два дня подряд он опаздывал к обеду и подсаживался к курсантам за их маленький столик. При этом он восторженно улыбался, будто изоляция от общества была редкой и тем более почетной привилегией. На третий день Фармингдейл заступил на вахту вместо Эдди, и Эдди решил, что пора сменить гнев на милость. Он стал подчеркнуто тепло здороваться со вторым помощником и, передавая данные о курсе и положении судна на карте, даже добродушно похлопывал его по спине. Но в ответ на эти попытки его утешить Фармингдейл лишь нетерпеливо вздыхал и, отводя глаза, поглаживал белоснежную бороду, будто в ней таился источник силы.
Днем Спаркс получил вторую нешифрованную радиограмму: курс меняется. Незадолго до полуночи в пятидесяти милях к северо-востоку от Дурбана, назначенного местом сбора, вокруг их судна, словно по волшебству, собралось семьдесят семь кораблей. Им стоило громадных усилий провести “Элизабет Симэн” на положенное место, никого не задев по дороге: по общему приказу на судах были выключены все огни, кроме тусклого фонаря на корме. Стоя на штурманском мостике рядом с капитаном, Эдди передавал инженерам в машинном отделении конкретные указания насчет скорости и курса и невольно восхищался Киттреджем: ему казалось, что капитан обладает сверхъестественными способностями. Их спасало только его чисто американское везенье. Эдди всю жизнь мечтал о таком везенье, тянулся к нему, как мог. Наверно, везенье – это когда даже и тянуться не нужно.
Курс для каравана судов передавали морзянкой с помощью светосигнального аппарата; этот способ напоминал жалюзи. С корабля командующего караваном – его судно находилось в середине первого ряда – сигнал передавался назад поочередно вдоль колонн кораблей; на это уходило примерно тридцать минут. В конце концов, весь невидимый во тьме караван повернул на сорок три градуса и двинулся к Мозамбикскому проливу.
На восходе, во время боевой тревоги, Эдди вместе с помощником капитана смотрели на океан: водная гладь была усыпана кораблями. Их было без малого восемьдесят, они выстроились в порядке, красотой и стройностью напоминающем ряды шахматных фигур.
– Бесподобное зрелище, – пробормотал он.
– В середке красивее, – фыркнул первый помощник.
“Элизабет Симэн” находилась в опасной близости к одному из “гробовых углов”, особенно уязвимых для подводных лодок. Но в ту минуту это не имело значения. Скопление кораблей было настолько эффектно, настолько поражало масштабом и размахом, что Эдди, как малая часть этого дива, чувствовал себя непобедимым. Перед ним были корабли под флагами Португалии, “Свободной Франции”, Бразилии, Панамы, Южной Африки. На правом борту голландского грузового судна под парусящим на ветру стираным бельем резвились двое детей. Скорее всего, капитан вместе с семьей сбежал из Голландии, чтобы не попасть в лапы нацистов.
Пятнадцать малых быстроходных судов сопровождения, эсминцы и корветы, сновали между огромными кораблями, точно полицейские лошадки на параде. В случае серьезного повреждения какого-либо корабля караван не остановится, но судно сопровождения останется рядом и поможет спасти команду. Таков морской закон, и Эдди очень на него надеялся.
Однако на борту “Элизабет Симэн” все же был человек, которого не устраивала сложившаяся ситуация. Это был капитан Киттредж. Караванам полагается идти со скоростью самого тихоходного судна, а поскольку таковым был панамский тихоход с угольной топкой, все остальные обязаны были двигаться со скоростью восьми узлов в час.
– Даже когда мы шли зигзагом, и то выходило быстрее, – буркнул за обедом Киттредж соседу справа, главному механику.
После полуночи на смену Эдди заступил Фармингдейл, как всегда со своей нелепой улыбочкой, а Эдди направился в каюту и возле двери увидел Уикоффа: младший лейтенант поджидал его с бутылкой вина в руках.
– Давайте разопьем ее на воздухе, – предложил он. – Ночка выдалась славная. Вино – вещь важная, но не менее важно, где ты его пьешь.
