Александр рассмеялся:
— Полно, полно, господин канцлер! Чтобы ты со своим 50-летним опытом в европейской дипломатии да не обошёл азиатских варваров! Не прибедняйся, Александр Михайлович!
— Поглядим, государь… Покойной ночи, ваше величество!
* * *
Пока Александр, готовясь ко сну в последнюю ночь пребывания во владениях королевы Виктории, завершал беседу с Горчаковым, русские миноносцы почётного эскорта, не утруждая себя получением позволения Английского адмиралтейства, вошли под Андреевскими флагами в устье Темзы и заняли там стратегические позиции, преградив торговым и прочим судам, спешащим в уютные порты, путь к одинокой яхте «Штандарт», дожидающейся своего императора. Тяжёлые русские броненосцы, держащиеся в нейтральных водах, также держали корабельные паровые машины под предельным давлением, готовые по первому признаку недружественных действий британского флота внести свои «аргументы» в давнее противостояние…
Слава богу, этого ничего не потребовалось. Ранним утром следующего дня «Штандарт» с невыспавшимся императором Александром на борту, возглавил конвой миноносцев сопровождения, утюжа серые волны на пути в Россию.
Эномото Такэаки, ничем более во Франции не задерживаемый, тоже засобирался в русскую столицу. Купив железнодорожные билеты до Антверпена, Эномото, не подозревая о том, что его персона стала причиной бессонницы русского императора, совершил последнюю свою лодочную прогулку по Сене вокруг острова Ситэ. Затем, решив обновить новенький мундир вице-адмирала, а более того опасаясь совершить по прибытии в Санкт-Петербург какую-нибудь дипломатическую ошибку, он нанёс визит русскому посланнику в Париже графу Орлову.
Граф, торжествующе шевеля усами и стараясь по мере возможностей сделать взор единственного глаза доброжелательным, посвятил новоиспечённого дипломата в подробности протокола первого визита в державу пребывания.
Глава шестая
Александр просыпался всегда сам, к помощи будильника он прибегал крайне редко. Одеваться он также предпочитал самостоятельно и терпел в своей опочивальне лишь старого камердинера Осипа, неизменно подававшего ему по утрам мундир.
Где бы ни ночевал император, в смежной с его спальней комнате, на небольшом круглом столике у самых дверей, все последние годы его неизменно ждал бювар сиреневой кожи с перечнем наиболее значительных дел на сегодняшний день и списком лиц для назначенных аудиенций. В этот бювар Александр тоже заглядывал крайне редко, предпочитая полагаться на свою великолепную память.
Внизу у лестницы императора поджидали один из дежурных адъютантов с плащом в руках, а также традиционный с недавних пор спутник Александра в его утренних прогулках, лейб-медик Сергей Петрович Боткин.
— Доброго утра, ваше величество! Опять дождит-с, — баритоном с извиняющими нотками, словно бы чувствуя свою вину за ненастье, поздоровался адъютант.
Александр кивнул, подставил плечи под плащ и скупо улыбнулся лейб-медику:
— Здравствуйте, Сергей Петрович! Ну, что императрица?
Лейб-медик обеими руками поправил круглые очки, сделал попытку ускорить шаги, чтобы распахнуть перед государем двери на улицу, и опять не успел: это сделал проворный адъютант.
— Здоровье её величества заметно улучшается с каждый днём, ваше величество. Петербургская весна, слава богу, миновала для неё благополучно, хрипов при дыхании слышно гораздо менее. Вчера вечером императрица несколько раз изволила вслух рассмеяться над забавными историями, рассказываемыми ей дамами, — не платя за смех, как это водилось раньше, кашлем…
Александр снова кивнул. Спускаясь со ступеней и поворачивая, как всегда, направо, он не удержался бросить взгляд вокруг, словно ожидая увидеть охранных агентов, сопровождающих его в прогулках после покушения Каракозова. Агентов не было видно, и лёгкая морщинка на лбу императора сразу разгладилась. Разумеется, распоряжения об охране царской персоны никто и не отменял — однако, зная о стойкой неприязни этой персоны к «соглядатайству», агенты старались держаться как можно незаметнее и всегда поодаль. Это тоже вызывало раздражение Александра, и в частых спорах с супругой по поводу необходимости охраны как таковой, он неизменно задавал вопрос: зачем нужна эта охрана, ежели её и не видать? Что она успеет сделать, буде из кустов или из-за угла появится настоящий злодей?
— Охрана — это крест монарших персон. Это необходимость, Саша. Её надо просто терпеть, — неизменно отвечала Мария Александровна.
А начальник дворцовой охраны всякий раз при этих спорах деликатно покашливал, прикрывая перчаткой тонкую улыбку: государю было просто неведомо, что дальняя линия охраны загодя очищала окрестности Зимнего и прочих мест пребывания Александра от всех прохожих. Окрестным городовым было строго-настрого приказано с 8 до 9 с половиной часов утра не покидать своих полосатых будок.
Сегодняшняя прогулка, в видах противного моросящего дождя, не доставила императору удовольствия. Невольное раздражение вызывало у Александра и присутствие лейб-медика. С прежним придворным доктором Енохиным отношения у государя складывались тоже не лучшим образом — но тот, по крайней мере, не навязывал своей компании во время прогулок. Как и нынешний доктор, Енохин главным объектом своего внимания избрал крайне болезненную императрицу, и почти всё время проводил в её покоях. Это тоже приносило свои неудобства: чтобы расспросить медика о состоянии супруги, Александру приходилось всякий раз изобретать поводы, чтобы выманить того из излюбленного кресла у камина.
Когда престарелый Енохин несколько лет назад умер, и встал вопрос о восполнении вакансии придворного лейб-медика, выбор министра двора графа Адлерберга пал на самую яркую звезду отечественного медицинского небосклона, профессора Боткина. В юношестве Сергей Петрович мечтал стать математиком, однако перед самым поступлением в Московский университет вышло ограничительное постановление Николая I о свободном поступлении лиц недворянского происхождения лишь на медицинские факультеты. Пришлось купеческому сыну пойти по медицинской линии. История не знает сослагательного наклонения, и никому не дано знать — каким математиком стал бы Боткин. Однако в лице доктора Боткина Россия и все мировое врачебное сообщество получило великолепный образец служения медицине и людям.
Предложение Адлерберга Боткин поначалу вежливо отклонил, и завистники немедленно отнесли это на счёт давней обиды купеческого сына за несбывшуюся мечту о Московском университете. На самом же деле никакой обиды у Боткина не было. Просто предложение стать царским доктором для Сергея Петровича было равносильно переходу в «камерную придворную» медицину, которая всерьёз оторвёт его от обширнейшей интересной практики и теоретических фундаментальных исследований. В качестве компенсации своего отказа профессор Боткин принял участие в консилиуме по поводу состояния здоровья императрицы Марии Александровны. И, чисто по-человечески проникшись сочувствием к несчастной женщине, страдающей главным образом от последствий серьёзной врачебной ошибки, Боткин вскоре изменил своё решение и изъявил согласие стать лейб-медиком супруги Александра II.
