Что же касается совместных прогулок с императором по утрам, то здесь новый лейб-медик стал невольным заложником собственной деликатности. Как-то, в пору обострения заболевания своей супруги, Александр многозначительно предложил Боткину прогуляться вместе, чтобы без помех и лишних ушей поговорить о здоровье Марии Александровны. Разговор тогда получился хорошим и полезным, император искренне поблагодарил лейб-медика за откровенность и выразил пожелание и в дальнейшем регулярно получать от него самые верные сведения. Вот Сергей Петрович, по простоте души, и посчитал своим долгом ежеутренне сопровождать Александра и быть всегда готовым сообщать ему о здоровье супруги.
Завершая круговой обход дворца, Александр несколько ускорил шаги, так что лейб-медик Боткин, поспешая за монаршим спутником, даже пару раз поскользнулся: зрение у Сергея Петровича было совсем неважным.
Взбежав на крыльцо и скинув плащ на руки того же вездесущего адъютанта, Александр поднялся в покои императрицы: наступило время утреннего кофе. Император невольно вздохнул: до самого ужина он был хоть и монаршим, но всё же рабом традиций. После утреннего кофе наступало время работы с документами, а с 11 до 13 часов — время аудиенций. Потом следовало дневное чаепитие с семьёй. После этого по четвергам император ездил в Совет министров, в другие дни — на разводы гвардейских частей, расквартированных в столице. Далее следовала вереница визитов членам своей фамилии, прогулка в экипаже или пешком.
Время обеда Александр, в отличие от своего отца, сдвинул на более позднее время — на 6 часов пополудни. После этого следовал небольшой отдых, беседы или карточная игра с императрицей. Двумя часами позднее Мария Александровна уходила с детьми в свои покои, а государь ехал в театр, после которого до часу ночи опять работал с бумагами и документами. Этих ежедневных бумаг было великое множество, от имеющих чрезвычайную государственную важность до совсем пустяковых, вроде жалоб сановников на взаимные обиды.
А ему всё время так хотелось увидеть Катеньку Долгорукую, своих детей от неё… Однако время для своей второй семьи, которую по значимости Александр упорно почитал первой, приходилось выкраивать с великим трудом.
Своих министров государь также принимал по давно сложившейся при дворе традиции. Ежедневно с докладом был обязан быть военный министр Милютин. Министр иностранных дел светлейший князь Горчаков «отмечался» у императора по определённым дням, дважды в неделю. Великому князю Константину Николаевичу было делегировано право самому избирать частоту царских аудиенций, а остальные министры для визита с докладом должны были испрашивать специальное соизволение императора.
Нынче, со вздохом поглядев на не разобранную кипу бумаг на своём столе, а после этого на часы, Александр прикоснулся рукой к кнопке звонка и вопросительно поднял брови навстречу появившемуся в дверях адъютанту.
— Его высокопревосходительство военный министр Милютин и светлейший князь Горчаков в приёмной, — доложил тот. — Прикажете, как всегда, пригласить первым господина военного министра, государь?
— А давай-ка, братец, сегодня господина канцлера первого потревожим! — шутливо-заговорщицким тоном предложил офицеру Александр.
Щёлкнув каблуками, адъютант исчез за дверью, чтобы тут же, с первым ударом часов, распахнуть её перед канцлером Горчаковым. Без оглядки на свой преклонный возраст, канцлер бодро прошагал до середины кабинета, без усилий поклонился и заговорил, в отличие от своих сановных коллег, не дожидаясь обращения к нему императора:
— Добрый день, ваше величество! Надеюсь, нарушение очерёдности аудиенций не означает, что вы получили из Европы неприятные известия прежде меня?
— Не волнуйся, князь! Ни из Европы, ни откуда-либо ещё, я не получал нынче известий прежде своего канцлера! Просто хотел услышать твоё мнение относительно недавней процедуры вручения японским посланником верительных грамот.
— Всё прошло в соответствии с установленным протоколом, ваше величество. Единственное, что могу сказать — замечательно, что сия процедура не была объединена с вручением верительных грамот прочим аккредитованным в Петербурге дипломатам! В противном случае, доброжелательная теплота вашего величества относительно Эномото Такэаки могла бы возбудить нешуточную ревность и подозрения в дипломатических кругах!
— Сказать по правде, Александр Михайлович, меня позабавил мундир японца. И я сразу вспомнил историю, которую ты мне рассказывал по этому поводу в Лондоне — относительно переполоха в твоём ведомстве от нежданной-негаданной смены маршрута японского посланника. Как он тебе, Александр Михайлович?
— Пока трудно сказать что-то определённое, государь. Вчера состоялся первый раунд наших переговоров по Сахалину с участием директора Азиатского департамента МИДа Стремоухова и вашего покорного слуги, государь. Раунд носил чисто ознакомительный характер — стороны изложили своё видение предмета переговоров, а также уточнили давно сформулированную позицию своих правительств. Ничего нового, государь. И никаких неожиданностей. Господин Эномото привёл аргументы японской стороны относительно первенства открытия и начало освоения Северного Эдзо — так они именуют Сахалин. Господин Стремоухов привёл исторические сведения о русском присутствии на острове. Стороны согласовали также график предстоящих переговоров.
— Все ли вопросы постоянного пребывания Чрезвычайного и Полномочного Посла Японии в нашей столице решены?
— Полагаю, что да. Хочу напомнить, государь, что в соответствии с протоколом аккредитации, господина Эномото и сопровождающих его лиц на Варшавском вокзале 10 июня встречал секретарь МИДа Горшечников. Местом временного пребывания японской делегации на первое время была определена гостиница «Соболев». Резиденция для японской миссии на Дворцовой набережной, 12 послу понравилась, в течение недели там были завершены работы по приведению здания в должный порядок. В настоящее время посольство размещено уже там. Ввиду отсутствия в штате японской миссии собственной прислуги, нами подготовлен и передан на рассмотрение господина Эномото список рекомендованных лиц.
— Мне кажется, светлейший, что японцы нуждаются в особом внимании в русской столице, — помолчав, высказался Александр. — Помнишь, мы говорили с тобой об этом в Лондоне, Александр Михайлович? Другая раса, совершенно отличный от европейского образ жизни… Долгий период самоизоляции страны может иметь следствием инстинктивное недоверие ко всему новому, непривычному — не так ли?
— Истинно так, государь. Однако хочу обратить внимание вашего величества на то, что чрезмерная ласковая опека официальных лиц может вызвать у человека, выполняющего дипломатическое поручение своего императора, невольное подозрение. Подозрение и убеждённость в том, что противная сторона, оказывая подчёркнутое внимание, желает добиться преимуществ в предмете переговоров. Либо уверенность в том, что сей предмет представляет для партнёров в переговорном процессе особую важность, и использование подобного рычага вполне допустимо.
Александр с любопытством взглянул на своего министра иностранных дел. Особое расположение к Горчакову и искренняя к нему симпатия не мешала императору с грустью сознавать, что время канцлера неумолимо уходит. Старческая болтливость вкупе с уверенностью в непогрешимости своих мнений и суждений переставали становиться забавными пустяками.
