— Теперь нет, — чистосердечно признался Берг. — Скажите, друг мой, а бой при форте Горёкаку, про который вы упоминали, как-то изменил вашу судьбу?
— Да, — кивнул Эномото. — Впрочем, это слишком давняя, печальная и длинная история, не будем пока об этом.
— Вы никогда прежде не упоминали о том, что воевали, господин Эномото…
— Каждый мужчина, родившийся и живущий на этом свете, непременно с кем-то и когда-то воюет, друг мой! Хоть раз в жизни.
— И однажды вы не выиграли своего сражения, — осторожно закинул удочку Берг.
Однако Эномото трудно было застать врасплох:
— Кроме победителя, в каждой битве есть и проигравшая сторона, господин Берг. Разве не так?
— Разумеется. Помнится, вы рассказывали, что в недавнем прошлом Японию сотрясали внутренние войны…
— Это происходит в каждой стране, — пожал плечами Эномото.
— А на чьей стороне воевали вы, мой друг?
Эномото поглядел на собеседника долгим взглядом, и Берг подумал было, что японец опять уйдёт в своё прошлое, замолчит. Однако пауза не затянулась:
— Наш мир состоит из условностей, господин Берг. В Японии есть такая поговорка: если войско побеждает, его называют правительственным, если проигрывает — то мятежным.
— Вы настоящий дипломат даже с друзьями, господин Эномото, — рассмеялся Берт, чуточку раздосадованный ловким уходом собеседника от прямого ответа.
— Моя война, как я уже говорил вам, слишком давняя и печальная история. Но мы с вами отвлеклись, друг мой! Вы проявили себя великолепным и внимательным слушателем, Берг! И заслужили сегодня большего, чем пустых разговоров! Хотите воочию увидеть некоторые необычайные для всякого европейца возможности боевого японского меча?
— В поединке с вами? Не сочтите за трусость — но нет! Уж увольте, Эномото!
Собеседники дружно рассмеялись.
— Признаться, Берг, я давно хотел это сделать. И вот сегодня, отправляя слугу на рынок за припасами, велел ему купить кое-что специально для нынешней демонстрации.
Эномото дважды хлопнул в ладоши, и минуту спустя в дверь просунулся нескладный мужичок в ливрее и явно крестьянского происхождения.
— Степан, принеси арбуз и два яблока! — распорядился Эномото и с улыбкой повернулся к Бергу. — Должен признаться, друг мой, что моя нынешняя демонстрация не для слабонервных. Разумеется, я имею в виду не вас, а русского слугу, с которым мне пришлось изрядно повозиться. С другой стороны, его волнение и даже боязнь легко объяснимы: чтобы хладнокровно и безбоязненно довериться своему господину, надо родиться в Японии!
Отдав вернувшемуся слуге распоряжение, Эномотто передвинул на рукавах сорочки каучуковые колечки, взял в руки меч и кивнул Степану. Тот посторонился, дав барину возможность подойти к яблоку, только что подвешенному им на нитке к люстре.
— Итак, друг мой, вы как-то говорили мне, что катана показалась вам довольно тяжёлым и неуклюжим оружием. Вас смутила длинная двуручная рукоять катаны, и вы даже как-то сравнили её с мечом крестоносцев, которым было трудно обороняться от проворного противника, вооружённого более лёгким оружием. Действительно двуручный меч предполагает использование воином инерции удара с замахом. Однако самурай, взявшись обеими руками за рукоять особым способом, ведёт катану — а не наоборот, как в Европе! обратили ли вы внимание, что центр тяжести клинка катаны смещён и находится ближе к острию, чем к рукояти? Существует целая система тренировок, позволяющая самураю наносить точно намеченный удар, останавливая клинок там, где намечено. А нерастраченная сила удара используется воином для следующего! Возможности смещённого центра тяжести клинка дополняются долгими и весьма изнурительными тренировками всего тела воина. Смотрите, Берг! Обратите внимание на румяный бочок яблока!
Эномото застыл как изваяние, сосредоточившись, казалось, только на кончике своего меча, вытянутого перед собой. Внезапно он издал гортанный крик, от которого Берг невольно вздрогнул. В воздухе дважды басовито прожужжал рассекаемый клинком воздух. Движений меча Берг не заметил — только от подвешенного яблока отвалилась сначала нижняя половинка, а потом, сбоку — та, румяная. А Эномото снова застыл в неподвижности, держа катану вытянутой вперёд, двумя руками.
Пауза затягивалась. Берг, проигрывая в памяти только что увиденное, констатировал, что японец, непостижимо быстро нанеся два удара, одновременно сделал вперёд и вбок тоже пару шагов.
— Я потрясён, господин Эномото! — только и нашёлся сказать он.
— Очень хорошо! — эту короткую фразу японец отрывисто произнёс по-русски и тут же обратился к слуге: — Степан!
— Понял, барин! — слуга перекрестился, скинул ливрею и со вздохом стал стягивать просторную рубаху.
Освободившись от рубахи, он с кряхтением лёг на ковёр, накрыл грудь расшитым в русском стиле полотенцем, а сверху на груди утвердил арбуз. Снова вздохнув, Степан мелко перекрестил пупок и закрыл глаза.
— Погодите, друг мой, что вы собрались демонстрировать? — Берг был обеспокоен необычайными приготовлениями. — Стоит ли, господин Эномото? Поверьте, я совершенно…
Берг осёкся, увидев повелительный жест японца, призывающий его молчать и оставаться на месте.
— Смотрите на мои ноги, Берг! — снова перешёл на немецкий язык Эномото. — Если сможете, то обратите внимание на то, что удар катаной наносится не с шага вперёд, а с приставного! Это — один из главных «секретов» техники японского меча, Берг! Степан, не бойся и не шевелись! Тогда я не причиню тебе вреда.
Берг хотел было снова запротестовать, но, взглянув на ставшее вдруг чужим лицо друга, замер на месте.
— Перед поединком воин должен сосредоточиться, ощутить меч продолжением своих рук, — продолжал глухо бормотать Эномото. — Только так он может победить врага.
В помещении повисло тягостное молчание. Берг почувствовал, что его начинает мелко трясти. В момент, когда он, рискуя рассориться со своим странным другом, окончательно решил положить конец опасной забаве, Эномото с гортанным криком начал стремительно двигаться. Короткий «танец» около слуги закончился тремя молниеносными ударами. А арбуз на груди Степана, словно сам по себе, развалился на шесть почти равных долей.
— Обратите внимание, Берг, на коже слуги нет ни царапины! Спасибо, Степан, сегодня ты был почти идеален! Принеси мне гвоздичное масло и специальную ткань для протирки, — Эномото бережно протёр клинок катаны шёлковой тканью, вложил её в ножны и, словно ни в чём ни бывало, повернулся к Бергу. — На клинке остались следы от яблока и арбуза. Извините, Берг, но я сейчас ненадолго отвлекусь, чтобы протереть лезвие катаны маслом. Это не займёт много времени. А мы с вами, друг мой, кажется, собирались нынче продолжить знакомство с Петербургом?
— Разумеется, господин Эномото, — Берг откашлялся. — Будь я в цирке, я бы непременно зааплодировал. Но я просто не знаю, что делать и что говорить, чтобы невзначай не обидеть вас… Это было… просто потрясающе, Эномото!
