— Я рад, что вы воочию смогли убедиться в удивительных возможностях японского оружия и силы духа воина-самурая. Поговорим об этом позже, хорошо?
— Как скажете, дружище! Как скажете. Что бы вы желали посмотреть сегодня? Да вот, кстати — вы же ещё не были, мне кажется, в театре «Буфф»? Это и недалеко, рядом с Александринским театром, на Невском.
Эномото с сомнением покачал головой:
— Я был в подобных заведениях вашей столицы, дружище. Я не очень хорошо, как вы знаете, знаком с русской и европейской театральной культурой. А в таких театрах показывают какие-то отрывки из водевилей, которых я не знаю. Это трудно для моего восприятия, Берг, простите…
— Так в том-то и дело, дружище! Владелец «Буффа» сумел договориться с властями Петербурга, и теперь ему разрешено показывать лёгкие спектакли целиком
[40]!
— Звучит соблазнительно, — заявил японец. — Где, вы сказали, этот театр? На Невском? Надо посмотреть, нет ли его на присланной недавно карте вашей столицы.
— Зачем вам карта, Эномото, если у вас есть я? — Берг сделал вид, что обиделся. — Или я вас не устраиваю как спутник и гид?
— Отнюдь, мой друг! Отнюдь! Чтобы я делал в Петербурге без вас, Берг! Но карта, о которой я упомянул — особенная.
Один из циркуляров МИД России, направленного в посольство Японии в Петербурге, сразу после аккредитации, регламентировал некоторые правила поведения иностранцев в Северной столице, введённые для их собственной безопасности. На прилагаемой к циркуляру карте русской столицы были отмечены районы и кварталы Петербурга, небезопасные для посещения и пребывания в вечернее и ночное время. Иным цветом на той же карте были зловеще отмечены кварталы и улицы, где полицейские власти Санкт-Петербурга не гарантировали безопасность иностранных подданных в любое время суток.
Разглядывая в своё время эту карту, японский дипломат с удивлением обнаружил заштрихованные опасные участки не только на окраинах русской столицы, но и в самом её центре, причём один из них был расположен буквально в квартале от здания министерства внутренних дел и резиденции обер-полицмейстера Петербурга!
Заинтригованный, Эномото показал карту своему другу Михаилу Бергу и попросил разъяснить этот «русский парадокс».
— А-а, это место называют «вяземской лаврой», мой друг. Справедливости ради, скажу вам, что эта клоака небезопасна не только для чистой публики и иностранцев, но и для самой полиции, — пояснил Берг, с любопытством рассматривая карту.
— Но почему вы назвали эту клоаку «лаврой»? — допытывался Эномото. — Это слово у русских, по-моему, означает некое святое место, населённое монахами. Что-то вроде монастыря.
— Нет, Эномото, в данном случае слово «лавра» означает прямо противоположное святости. Когда-то тут были построены доходные дома, потом дома «обросли» клетушками, флигелями. Скученность народонаселения в таких домах ужасная, поэтому и даёт возможность легко укрыться там всяческим отбросам общества. Кстати, такие «лавры» есть, я уверен, не только в России. А вяземской сия местность прозывается по имени прежнего владельца участков.
— Хорошо! — не сдавался Эномото. — А почему тогда на карте заштрихованы большие участки берегов вашей главной реки, Невы? Кстати, Берг, по утрам я часто гуляю по набережной вдоль одного из таких участков. И обратил внимание, что у реки нет ни лачуг бездомных, ни брошенных барж, как в Амстердаме, — там тоже ютится всякое отребье. В чём опасность на Неве?
— Эномото, друг мой! Я же не полицейский офицер! — рассмеялся Берг. — И не могу знать, по каким признакам эти господа сочли берега Невы опасными для иностранцев. Могу только предполагать, что главную опасность этих мест составляют любители «невской ухи». Так у нас называют ночных гуляк, которые до рассвета проводят время в ресторациях, клубах и прочих увеселительных заведениях. А когда те закрываются, гуляки компаниями едут на Неву, нанимают рыбаков и покупают у них рыбный улов. Из этой рыбы на кострах там же, на берегу, варится рыбная похлёбка, по-русски — уха. Господа гуляки съедают её под французское шампанское и разъезжаются до вечера спать.
— Я всё же не понимаю, — признался японец. — Какую опасность могут представлять эти безобидные прожигатели жизни?
— Да не все они безобидные, дружище! — вздохнул Берг. — Бывает, что и очень-очень серьёзные люди сделки завершают на невском бережке. Ну, хотя бы с железнодорожными подрядами — очень прибыльное, говорят, дело. Сотни тысяч из рук в руки переходят, а для таких денег и охрана серьёзная надобна. Вот и нанимают коммерсанты громил. А на бережку, в уединении, бывает, что и не сойдутся в цене. Либо один коммерсант другого в нечестности заподозрит… В полицию с жалобой не пойдёшь: там же все подробности сделки рассказывать надобно — а подробности-то, чаще всего, и незаконные. Вот тогда громилы в дело и вступают… Мне будущий тестюшка — он по железнодорожному ведомству служит — рассказывал как-то, что два или три случая перестрелки только этим летом было… Так что берегут вас, господин Эномото, от всяких неприятных русских происшествий…
— Совсем как в Америке, — помолчав, пробормотал Эномото. — Мой друг, капитан Жюль Брюне много рассказывал про вспыльчивость потомков колонистов в Северо-Американских Штатах. Чуть что — люди за револьверы хватаются — дома ли, на улице, или в банке.
— Жюль Брюне? — переспросил тогда Берг. — Это, кажется, французское имя. Вы, видимо, познакомились с ним нынешней весной в Париже? Он бывал в Америке?
— Он много где побывал, друг мой, — ушёл от разговора японец. — И в Америке, и в Японии… Нет, это давний друг, Берг. Впрочем, мы говорили о русских обыкновениях…
Поняв, что о случайно упомянутом французе японец говорить просто не желает, Берг, привыкший к этой привычке своего друга, с лёгкостью переключился на прежнюю тему:
— А от чего ещё предостерегают дорогих японских гостей наши славные правоохранители? — поинтересовался он, возвращая карту Петербурга.
— Остальное мне понятно, друг мой: не носить с собой крупные суммы денег, остерегаться сомнительных предложений от незнакомых лиц, сулящих большую денежную выгоду при минимальных вложениях. Даже относительно женщин лёгкого поведения есть пожелание! — улыбнулся Эномото. — Ни в коем случае не знакомиться с ними без рекомендаций лиц, заслуживающих доверия. Даже список приложен нескольких петербургских домов терпимости, где персонал проверен и ни за что не допустит вольности или грубости с порядочными господами.
— Ха-ха! Эномото, дружище, а почему вы мне этот списочек не показываете? — оживился Берг. — Знаете, было бы любопытственно…
