— Если это возможно, — поклонился тот.
— Что ж, в настоящее время несколько камер пустует, и в них вас, безусловно, допустят, — кивнул генерал. — В обитаемые камеры можно заглянуть сквозь специальные дверные проёмы для наблюдения за арестантами. Общение с заключёнными разрешено только специально уполномоченным на то лицам, так что тут прошу простить: никак нельзя-с! Прошу также не задавать надзирателям и караульным вопросов относительно имён и прежнего рода занятий арестованных, совершенных ими преступлениях и сроках тюремного заключения. Ответов на эти вопросы вы не получите, ваше высокопревосходительство. Простите уж…
Корсаков сделал знак часовому, охранявшему проход во внутренний двор тюрьмы, и тот распахнул дверь.
— Прошу, господа! — комендант посторонился, пропуская вперёд посетителей. — Сейчас я представлю вас смотрителю тюрьмы, и он покажет вам всё, что возможно. А я, к сожалению, с вами распрощаюсь: дел, простите, много!
Во внутреннем дворе гостей уже поджидал смотритель в мундире тюремного ведомства, извещённый о визите высоких гостей. Не представляясь, он коротко поклонился и сделал приглашающий жест.
— На первом этаже у нас, кроме камер, имеются цейхгауз, кордегардия
[43], приёмное отделение для арестантов, кухня, различные хозяйственные помещения. С чего желаете начать осмотр, господа?
Осмотр начали со служебных помещений. Эномото шагал за смотрителем пружинистым шагом, быстро и цепко смотря вокруг щёлками глаз и почти не задавая вопросов. Бергу, нехотя согласившемуся на неожиданно предложенную экскурсию, в тюрьме и вовсе стало не по себе. И в библиотеке, где завершился осмотр первого этажа, он с официальным видом заявил:
— Если не возражаете, ваше высокопревосходительство, я на второй этаж не пойду и подожду вас здесь.
Эномото, чуть усмехнувшись, не возразил. Не возражал и смотритель — лишь сделал неприметный знак одному из караульных офицеров, и тот остался с Бергом, тихонько опустившись на стул у двери.
Берг прошёлся вдоль полок. Вытащил наудачу несколько книг, полистал, подивившись про себя отсутствию всякого рода пометок, в том числе и библиотечных. Словно прочитав его мысли, караульный офицер подал голос:
— Арестантам запрещается делать какие-либо пометки в книгах, оставлять там какие-то знаки, отчёркивания даже ногтём. При обнаружении таковых пометок арестант лишается права пользования библиотекой на полгода, а помеченная книга, согласно инструкции, сжигается…
Минут через двадцать Эномото и сопровождающий его смотритель вернулись в библиотеку.
— Прошу извинить меня, если я злоупотребил временем вашего ожидания, — Эномото обратился к другу так же официально, как и тот к нему. — Благодарю вас, господин смотритель, за предоставленную мне возможность воочию познакомиться с тюремным русским заведением!
— Я всего лишь выполнял приказание его высокоблагородия! — поклонился тот. — Если у вас, господа, нет других объектов интереса на территории Крепости, караульный офицер проводит вас до экипажа. Прощайте, господа!
Когда карета, прогремев колёсами по брусчатке Петровского моста, выехала в город, Берг, не выдержав, опустил стекло со своей стороны и от избытка чувств даже высунул голову наружу.
— У-ух, какой же тут вольный и свободный воздух, господин Эномото! Вы не почувствовали — даже на нас, свободных людей — тюремные стены и сама атмосфера оказывали какое-то гнетущее действие! Не знаю, за каким чёртом вам понадобилась сия мрачная экскурсия, право! Уверяю вас, в Петербурге есть множество более весёлых и более интересных мест, которые вы ещё не видели!
Эномото, положивший подбородок на скрещенные на трости ладони, повернул к собеседнику голову, и Берг в очередной раз поразился — насколько выразительным может быть типично азиатское малоподвижное лицо. Сейчас в этом лице была собрана — Берг готов был в этом поклясться — вся грусть Японских островов.
— У меня на родине есть старая поговорка, которую я не рискну перевести дословно. Но смысл передать попытаюсь, — Эномото помолчал, словно собираясь с мыслями. — Когда пируешь с друзьями и слушаешь весёлые звуки голосов, не забывай, что на свете есть и Песни Мёртвых, которые надо уметь слышать. Забывающий об этом обречён слушать эти песни всю оставшуюся жизнь… Вы помните, господин Берг, такая тишина была в тюремных коридорах Крепости?
— Да уж… Просто уши закладывало от такой тишины! Даже шаги надзирателей глохли на расстеленных повсюду верёвочных циновках. А вы обратили внимание, что и надзиратели ходили по коридорам от камеры к камере парами?
— Конечно. И даже спросил об этом у смотрителя. Оказывается, один из парных унтер-офицеров строевой, а второй жандарм. Следят и за узниками, и друг за другом… Жаль, что вы не захотели пойти со мной на второй этаж, господин Берг! Уверяю вас, там тишина ещё более осязаема. А ещё я попросил, чтобы меня оставили на несколько минут одного в пустой камере — мне хотелось представить себя на месте узника… Посидев в камере несколько минут, я просто не вынес этой давящей тишины и, честно признаться, бросился к двери. И представьте мои чувства, когда она оказалась запертой! Я тянул её, толкал — клянусь, господин Берг, в те мгновения я забыл, в какую сторону открываются тюремные двери — я стучал по ней кулаками, а мне отвечала только тишина… Через минуту дверь распахнулась, а смотритель, увидев моё лицо, извинился: оказывается, надзиратели в это время услыхали что-то подозрительное из-за соседней двери, за которой сидел настоящий арестант. Но эта минута, друг мой, показалась мне целым веком!
— Ну, вот, я же говорю — за каким чёртом вам эта нервотрёпка? Эти переживания? Может, к цыганам поедем, господин Эномото? Развеемся?
— Извините, господин Берг, но сегодня у меня не то настроение.
— А откуда же ему хорошему быть, ежели по тюрьмам с утра ходить? — рассудил Берг. — Нет, в самом деле: может, к цыганам? Проверенное русское средство от тоски, господин Эномото! Вот погодите, дружище, я вас в декабре на свадьбу свою приглашу! — вот где вся широта русской души проверяется! Шампанское рекой, скачки на тройках… С невестой познакомлю непременно! Помните нашу первую встречу в Париже, дружище? У мэтра Ворта? Вы у него мундир заказали, а я, выполняя наказ наречённой Настеньки, французские модные новинки искал. Будь они неладны, все эти кисеи и турнюры… А что поделаешь — как узнала моя Настенька после нашей помолвки, что в Европу меня командируют, так прямо с ножом к горлу. «Ах, Париж!», «Ах, моды-шляпки!» Пытался ей втолковать было, что не пристало русскому офицеру в дамской кисее копаться — да куда там! Впрочем, нет худа без добра — с вами тогда знакомство свёл, господин Эномото!
— Знаете, а ведь мне, случись что, будет сильно не хватать вас, господин Берг, — словно не слыша собеседника, вдруг произнёс Эномото. — Мы знакомы всего четыре или пять месяцев, а у меня такое ощущение, будто знаю вас очень давно…
