— Сие выяснить не удалось, Александр Михайлович! — развёл руками Стремоухов. — Французы, установив факт наблюдения, вообразили, что наше Заграничное охранное отделение, не доверяя в полной мере им, просто страхуется. И наблюдали за Асикага не плотно, как говорят профессионалы. Для проформы, видимо.
— Поездку этого господина в Париж надо до конца разъяснить, Пётр Николаевич! — приказал Горчаков, снова доставая брегет и прозванивая время. — Может, там и вправду ерунда — вроде той суеты с пошивом мундира, которая нас весной, ежели помнишь, сна лишила. А может, и что посерьёзнее — разобраться надо! А сейчас ступай, без двух минут полдень уже!
— Сильно на японца давить не надо, как мы и говорили, — придерживая директора под руку, на ходу заканчивал поучения Горчаков. — Но и кота за хвост тянуть не позволяй! Вишь ты, хитрецы какие: предложили нам переговоры по Сахалину в Петербурге проводить. Как будто нам непонятно — что сие есть только ещё один способ затягивания процесса! Ты, Пётр Николаевич, так при случае этому Эномото и дай понять: знаем, мол, отчего не вблизи спорной территории дебаты вокруг неё разводить задумали, господа! Ну, с Богом!
Служитель распахнул перед Стремоуховым обе половинки высоких дверей в переговорную залу. Проходя мимо, директор Азиатского департамента отметил, что практически одновременно через двери на противоположном конце зала туда неспешным шагом заходит Чрезвычайный и Полномочный Посол Японии вице-адмирал Эномото Такэаки.
Стороны обменялись церемонными приветствиями, и директор Азиатского департамента пригласил посла занять место за обширным столом напротив себя. Рядом с Эномото сел переводчик Уратаро Сига, слева от Стремоухова занял место секретарь департамента Мартов. Министерский протоколист со своей кипой бумаг неслышно занял столик в углу зала, под развесистыми пальмами в кадках.
Предваряя официальное начало раунда, Стремоухов с дружеской улыбкой поинтересовался у японцев условиями их пребывания в Северной столице России, самочувствием его высокопревосходительства посла. Получив исчерпывающие ответы с благодарностью за создание для японской миссии всех необходимых условий для работы и отдыха, Стремоухов чуть уменьшил градус широкой улыбки и, взявшись уже за свою папку, спросил:
— Не получал ли господин вице-адмирал за время, истекшее с предыдущего раунда переговоров, каких-либо сведений и указаний от правительства Японии относительно позиции японской стороны по вопросу территориального размежевания острова Сахалин?
Вопрос, что называется, был «на засыпку». Установленный в японском посольстве телеграфный аппарат для оперативной связи с Японией был под негласным контролем инженеров-связистов русского МИДа. И, получи японцы какую-либо депешу, её копия тотчас очутилась бы на столе у начальника секретного департамента министерства Долматова. Могли министерские телеграфисты и перехватывать отправляемые депеши. Единственным посланием из японского посольства на родину после предыдущего раунда был подробный отчёт вице-адмирала Эномото о визите в Кронштадт, совершенном по приглашению русского императора и в его же присутствии.
За неимением прочего, дешифровальщики Долматова изучили телеграфный отчёт японского посла вдоль и поперёк, дотошно сравнив изложенную в депеше программу поездки с протоколом визита государя императора. Однако никаких расхождений и несоответствий, могущих в иных случаях быть источником для сокрытия в текстах тайных сведений и знаков, обнаружено не было.
Скудость дипломатической переписки вице-адмирала Эномото доводила секретчиков российского МИДа едва не до исступления. Все прочие дипломатические миссии, аккредитованные в Петербурге, вели себя как люди: ежедневно принимали и отправляли до десятка и более телеграфных депеш, вели интенсивный обмен почтовыми посланиями, отправляли и принимали специальных курьеров. Почти вся масса этих посланий была зашифрована — но это, как говаривал шеф шифровального департамента, «только перчику в пресную жизнь добавляло». Перехватывалась и перлюстрировалась дипломатическая почта, с голубых конвертов коей не спускали глаз матёрые дипкурьеры. Обычной международной практикой во второй половине XIX стали подкупы курьеров, продажа и перепродажа секретных кодов к самым мудрёным шифрам.
А тут ничего! Ну просто благородное семейство на скучном курортном отдыхе…
Исходя из минимума телеграфных и почтовых отправлений, японцев заподозрили в «переписке под крышей» — когда иностранное посольство получало сверхсекретную почту из чужого почтового ящика. Это обычно происходило через дружественное посольство, либо посредством частных лиц, заранее внедрённых в страну и никому не подозрительных резидентов. Вскрыть такую «крышу» могло только тотальное наблюдение за всеми без исключения сотрудниками посольства и всеми вхожими туда лицами — включая сюда вольнонаёмных истопников и прачек.
Подозрение сие было снято через два месяца тщательнейших наблюдений в Петербурге, косвенно подтверждённых и российскими дипломатами в Токио: те не смогли зафиксировать в правительственных кругах Японии появления каких-либо русских новостей из незнакомого источника.
Получив от вице-адмирала прогнозируемое подтверждение об отсутствии каких-либо новостей из Японии, Стремоухов внутренне поморщился: раз позиция не изменилась, стало быть, толчение воды в ступе продолжится! Вслух же он бодро выразил надежду на сближение позиции сторон по сахалинскому вопросу уже в самое ближайшее время.
— Итак, ваше высокопревосходительство, следуя протоколу нашего последнего заседания, мы остановились на неизменности позиции японской стороны о сухопутном разграничении спорной территории, — приспустив очки на кончик носа, Стремоухов поочерёдно строго глянул на мидовского протоколиста и на японского переводчика, словно проверяя их бдительность.
Оба меланхолично кивнули, подтверждая сказанное, и директор Азиатского департамента продолжил:
— Российская сторона, в свою очередь, вновь вынуждена указать, ваше высокопревосходительство на совершенную неприемлемость такого подхода! Вы, господин вице-адмирал, ссылаетесь на действующее между нашими странами соглашение о разграничении от 1867 года, подписанное с японской стороны ещё прежним правителем страны, сёгуном Токугавой.
Эномото кивнул и уже открыл было рот для подтверждения постулата, однако Стремоухов поспешил продолжить:
— Но не ваше ли нынешнее правительство, господин посол, всячески открещивается от международных актов прежнего правительства? Освоение русскими Южного Сахалина постоянно наталкивается на противодействие японских чиновников! Хочу напомнить вам, ваше высокопревосходительство, что член кабинета министров господин Окамото Кэнсукэ ещё в июне 1869 года категорически заявлял о том, что правительство микадо считает все соглашения сёгуна Токугавы незаконными и не имеющими юридической силы! Обращаю ваше внимание, господин вице-адмирал, что международное право не признает отмены договоров в связи с изменениями в составе правительств.
— Вряд ли господин Окамото имел в виду конкретное соглашение по Сахалину, — успокаивающе поднял ладони японский посланник. — У меня нет никакого сомнения, что вся практика последних лет свидетельствует о том, что японцы и русские вполне могут вместе осваивать один остров!
