— Вы просто мальчишка, Берг! — наконец заговорил он. — Глупый великовозрастный мальчишка, который лезет в драку, не отдавая себе отчёта в том, чему и кому он хочет помешать. Я уже сказал вам: я непременно накажу вас — дам вам удовлетворение. Но не раньше, чем выполню свою миссию! До той поры я себе не принадлежу, господин Берг! Прощайте — и не трудитесь более искать моего общества. Я сам найду вас в Петербурге, глупый и нахальный щенок!
Асикага сделал движение, чтобы уйти, однако Берг не дал ему. Расхохотавшись и поигрывая щёгольской тростью, он слегка стукнул её концом по плечу японца.
— Может, я и мальчишка, господин азиат! Но мужчине гораздо приличнее выглядеть мальчишкою, нежели трусливой кривоногой шкодливой обезьяной! Да-да, мартышкой, напакостившей и торопящейся скрыться высоко на дереве, уверяя всех, что у неё там неотложные — ха-ха-ха! — дела! Передавайте привет этой мартышке, когда вернётесь в вагон и увидите её в большом зеркале над диваном! Не сомневаюсь, что обезьяна в зеркале будет строить своему отражению гнусные рожи!
Лицо Асикага налилось свинцовой бледностью. Отбросив пальцами кончик трости, которым Берг продолжал постукивать его по плечу, японец через силу коротко поклонился:
— Довольно, господин Берг! Довольно — вы добились своего! Где и как вы собираетесь дать мне удовлетворение, господин прапорщик? Я готов получить его немедленно!
— Извольте! — Берг с иронией отвесил глубокий поклон. — Ваш револьвер при вас? Тогда прошу погодить минуту — я сбегаю, возьму свой из багажа! Через платок? Дуло в дуло
[67]?
— Мальчишка! — снова презрительно выплюнул Уратаро. — Даже я, «кривоногий азиат из Японии», как вы изволите выражаться, знаю европейские дуэльные правила! При нанесении тяжкого оскорбления выбор оружия и условий поединка принадлежит оскорблённому! А таковым, в нашем случае, являюсь я!
— Безусловно, безусловно, — согласился Берг. — Прошу прощения: я просто предложил данный вариант, исходя из обстоятельств нашей ссоры, места и большого количества людей вокруг. Сомневаюсь, что немцы позволят нам провести полноценный поединок на мечах и даже на саблях — непременно вызовут полицию! Или вы на это и рассчитываете, господин Асикага? Что нам непременно помешают, и вы под шумок скроетесь в своей норе?
— Не кривляйтесь, Берг! Я согласился бы с вами на поединок на пистолетах, но у меня, во-первых, нет револьвера. Во-вторых, честь самурая предполагает поединок на холодном оружии. И если вы оставляете право выбора оружия за мной, то я предпочитаю свою катану. Ваша сабля, надеюсь, в багаже, прапорщик?
— Да, разумеется. Воля ваша — но что же мы станем делать с досужей публикой? Нам ведь и вправду могут помешать — эва, сколько зевак кругом!
— Пойдёмте к дебаркадеру, Берг! Я покажу вам укромное местечко, где нам, при известном старании, никто не помешает…
Ровным шагом, тщательно соблюдая дистанцию между собой, враги направились к поезду. Пассажиры уже занимали места в вагонах, ибо дежурный по вокзалу только что дал первый сигнал колоколом.
— Посмотрите на вагоны, Берг! Каждый из вагонов 1–2 классов заканчивается открытой площадкой, предназначенной для поездного кондуктора? И на каждой площадке, как видите, имеется лестница, ведущая на крышу вагона. Если вы сумеете договориться с нашим кондуктором, дав ему мзду, то мы займём эту площадку, а после отхода поезда легко переберёмся на крышу вагона. Там нам никто не помешает, Берг! Согласны?
Берг кончиком трости сдвинул котелок на затылок, пригляделся к ближайшему вагону, кивнул.
— Вам пришла в голову неплохая идея, господин Асикага! Только вот что: немецкий железнодорожный персонал вряд ли освободит для нас вагонную тормозную площадку. А при кондукторе на крышу не залезешь. Тот непременно поднимет шум, чего доброго, тормоз Вестингауза рванёт, поезд остановит… Давайте немного подождём: на следующей станции, насколько я помню, немецкие кондуктора сменятся нашими, русскими. Россиюшка начнётся со следующей остановки, господин Асикага! Там-то уж я договорюсь! А не договорюсь, так попросимся постоять на площадке, а после станции спихнём упрямца и сделаем своё дело. Ну, как?
— Пусть будет по-вашему, — согласился японец.
— Только вот что, господин Асикага: моя сабля на вершок, пожалуй, длиннее вашей катаны будет. Вас это не смущает?
— Это не имеет для меня никакого значения, Берг. Я смог бы биться с вами и убить вас не только катаной, но и вакидзаси
[68].
— Вы излишне самонадеянны, господин самурай! — хмыкнул Берг. — Поглядим ещё. И вот что: поскольку мы будем биться без секундантов, предлагаю заготовить письма, снимающие с противника ответственность за преднамеренное убийство. А перед поединком обменяться ими.
— Согласен.
— Прошу также не забывать, господин Асикага, что главный повод нашей ссоры — ваше намерение скомпрометировать моего друга. Компрометирующие его документы хранятся у вас в стальной шкатулке, я знаю это. Если победителем в нашем поединке окажусь я, то единственное моё требование — уничтожить эти документы. Или передать их мне. В этом случае, согласитесь, мне как-то невместно будет рыться в вашем багаже… Так что захватите, будьте любезны, шкатулочку с собой!
— Вы всерьёз рассчитываете на победу? — усмехнулся Асикага. — Что ж, извольте: для вашего спокойствия я захвачу шкатулку на место нашего боя. И, уверяю, сам же унесу её оттуда! До скорой встречи, господин прапорщик!
Запершись в своём купе, Берг достал саблю, вынул клинок из ножен, позвенел по нему ногтём, оттопырил в задумчивости нижнюю губу.
Так себе клиночек, принялся размышлять Берг, фабричный, самый обыкновенный. И отчего это на Востоке вояки так носятся со своим «холодняком»?
В Туркестане, где Берг воевал, ему приходилось держать в руках трофейные сабли, захваченные в бою или подобранные на полях сражений — в большинстве своём фамильные, персидского происхождения. Клинки таких сабель порой имели довольно причудливую форму для наиболее полного использования всех режуще-колющих возможностей этой разновидности холодного оружия. Неизменным в сабле была более или менее изогнутая форма клинки, односторонняя его заточка, лишь на последних двух вершках острия переходящая в двухстороннюю…
