— Скверная история, — Горчаков снял очки и принялся полировать овальные стёклышки кусочком замши. — Весьма скверная! Полагаю, что нужно поставить в известность о случившемся Чрезвычайного и Полномочного Посла Японии, господина Эномото. А там и нота протеста непременно последует. Дойдёт до государя… Кстати, господин генерал, наш государь чрезвычайно расположен к господину Эномото… И я не сомневаюсь, что он потребует скорейшего и тщательнейшего расследования этого международного скандала.
— Теперь вы понимаете, ваше сиятельство, почему я в начале нашего разговора поинтересовался ходом переговоров с японцами?
— Да-да, конечно, — канцлер обеими руками надел очки, бросил взгляд на Потапова и развёл руками. — Трудно судить, насколько сей скандал повлияет на суть переговоров с японской стороной. Во всяком случае, поводов для затягивания переговорного процесса у господина Эномото теперь прибавится… Скажите, господин генерал, вот вы упомянули письма, оставленные Бергом своему командиру и некоей девице. Эти письма доставлены по назначению? Не могут ли они пролить свет на причины этого дурацкого поединка? Какова была природа ссоры? Кто был зачинщиком, по крайней мере?
— Ваша деликатность делает вам честь, ваше сиятельство! К жандармскому дознавателю попало лишь короткое письмо, адресованное командиру Сапёрного батальона князю Кильдишеву. В нём сообщалось о задетой чести офицера-гвардейца, и что он, Берг, не мог поступить иначе. Что же касается письма, адресованного девице, то дознаватель узнал о нём лишь со слов свидетелей-пассажиров. Они утверждают, что перед отправкой раненого в Варшаву тот очнулся и умолял доктора непременно захватить пакет для дамы и некую шкатулку. Чтобы успокоить раненого, доктор захватил с собой и пакет для дамы, и шкатулку.
— Скверная история! — повторил Горчаков. — Господин генерал, никоим образом не покушаясь на ваши прерогативы, позволю всё ж высказать одну мыслишку. Написав перед дуэлью даме своего сердца, господин гвардеец, по логике бытия, непременно даст ей о себе знать и после ранения. И тут мы можем узнать все подробности.
— Вам бы в жандармы, ваше сиятельство! — похвалил Потапов, улыбнувшись углом тонкогубого рта. — Здраво мыслите! На опережение, как у нас говорят. Да вот незадача, светлейший: согласно показаниям свидетелей, раны господина Берга столь тяжёлы, что вряд ли дама его сердца дождётся его следующего письмеца! Я, кажется, упоминал про наполовину отрубленную руку? К тому же по свидетельству очевидцев, крыша вагона после поединка была настолько залита кровью, что её количества хватило бы на несколько человек!
— Так, может, стоит поискать Берга среди мёртвых, господин генерал?
— Такие способы вполне в компетенции жандармской железнодорожной полиции, ваша светлость, — сухо перебил собеседника Потапов. — Варшавская полиция ищет Берга не только среди живых, но и средь мёртвых!
— Понятно. Благодарю вас, генерал! А что князь Кильдишев? Он поставлен в известность?
— Разумеется, ваша светлость. Полковник Кильдишев обещал провести по данному печальному факту собственное строжайшее расследование, а о его результатах сообщить полицейским властям. Однако, — «лошадиный генерал» замялся. — Однако, в силу давней неприязни господ армейских офицеров к жандармам, вряд ли можно рассчитывать в полной мере на сотрудничество полковника Кильдишева. Полицейских дознавателей, к примеру, просто не допустили в казармы батальона, где они намеревались допросить друзей прапорщика Берга. Обращение за содействием к командиру батальона результатов не принесло: Кильдишев в резкой форме заявил мне, что полицейским ищейкам в казармах делать нечего, а всё, что он посчитает нужным сообщить, будет со временем сообщено…
— Много на себя берут эти господа гвардейцы элитных полков! — не выдержав, сорвался Горчаков, вскакивая из кресла и начав кружить по кабинету. Его гнев, растерянность и беспокойство нашли, казалось, единственный на сию минуту выход. — Надо же! Р-распустили своих офицеров донельзя! Раскатываются по заграницам, позволяют себе дикие мальчишеские выходки, устраивают дуэли с аккредитованными в России дипломатами… И это в то время, когда Россия ведёт сложнейшие и архиважные переговоры с японской стороной по территориальным вопросам, имеющим первостепенное значение! А потом господа командиры ещё и пыжатся, надувают щёки и отказываются от сотрудничества с полицейскими властями, пытаются прикрыть грязные делишки своих офицеров!
Сделав несколько кругов по кабинету, канцлер внезапно остановился перед Потаповым:
— Господин генерал! Я немедленно отправляюсь к государю, чтобы поставить его в известность об этом случае, который, скорее всего, осложнит надлежащее исполнение нашей политики на Дальнем Востоке. Я надеюсь… Я прошу вас, Александр Львович, ехать вместе со мной: государю могут понадобиться подробности розыска — а кто лучше вас нынче сможет ответить на эти вопросы? И эти возмутительные подробности про полковника Кильдишева! Словом, я просто прошу вас!
— Извольте, князь, — Потапов начал собирать в бювар бумаги. — Извольте, я готов!
— Благодарю, генерал! — Горчаков бешено затряс колокольчиком. — Мой экипаж к подъезду, духом! Нет, каковы эти господа гвардейцы! Ну, погодите, погодите! Прошу вас следовать за мной, Александр Львович!
Умащиваясь в карете рядом с продолжающим кипятиться министром иностранных дел, осторожный шеф жандармов всё же счёл нужным предупредить:
— Хочу предостеречь вас, ваше сиятельство, относительно князя Кильдишева. Целиком и полностью разделяя ваше возмущение, всё же должен заметить… Вы, как человек партикулярный…
— Какого чёрта, генерал! При чём тут партикулярность?
— Вот-вот, ваше сиятельство! А между тем Сапёрный лейб-гвардии батальон, коим нынче командует полковник Кильдишев, на особом счёту-с у государя императора! Сапёры — предмет особого расположения и приязни его величества! И чрезмерный накал страстей, овладевший вами, вполне может быть понят государем превратно-с!
— О чём вы, господин генерал? Его величество чрезвычайно расположен и к японскому посланнику, господину Эномото! Государь изволит по меньшей мере дважды в неделю приглашать посланника на дружеские, семейные чаепития в кругу монаршего семейства — а вот теперь извольте объясняться по поводу нелепой кончины его ближайшего помощника!
— Вот как? Не знал, не знал, — подивился «лошадиный генерал». — Но тем не менее позвольте закончить, ваше сиятельство. Относительно сапёров. У его величества самые тёплые воспоминания относительно солдат этого батальона. Вспомните ту давнюю и страшную историю, ваше сиятельство: Сенатская площадь, восставшие полки. Покойный монарх, Николай Первый, будучи тогда чрезвычайно озабочен судьбой наследника, в то злосчастное утро передал юного Александра Николаевича на попечение солдат именно этого, Сапёрного лейб-гвардии батальона, оставшегося верным присяге
[76]. Такое не забывается, Александр Николаевич! Так что прошу и умоляю: не увлекитесь чрезмерно в своих обличениях господ гвардейцев!
