— Ваше величество, поверьте, делается всё возможное! Однако обстоятельства дела настолько сложны, что данный вами срок для полицейского расследования совершенно недостаточен! Если уж на то пошло, у нас нет даже прямых доказательств имевшего места поединка господина Асикага с прапорщиком Бергом! — заторопился Потапов. — Письмо Берга с просьбой считать поединок честной дуэлью, найденное на теле японца? Помилуйте, государь! Вполне возможно допустить, что между ними возникла ссора, и для решения её противники поднялись на крышу вагона. Я вполне допускаю, что намерения у противников были — но были ли эти намерения осуществлены? Осмелюсь напомнить, что на теле господина Асикага нет ни единой царапины — кроме следов удара об опущенное крыло семафора! Хочу напомнить, государь, что не найдено также и оружие господина Асикага — да было ли оно вообще? А если его не было — о каком поединке вообще может идти речь?
— Оставь свои измышления, господин генерал! — кисло поморщился Александр. — Всё это не более как игра словесами! Описанные в рапортах раны прапорщика Берга позволяют сделать вывод о том, что они были нанесены либо саблей, либо японским мечом. Отсутствие же подобных ранений у японца, скорее всего, является следствием его мастерства владения холодным оружием! Вы утверждаете, что Берг выехал в Европу вслед за японцем с намерением проследить за его действиями — но какими доказательствами, кроме слов приятелей этого самого Берга, располагает полицейское дознание?
— Нами изъяты вполне официальные показания на сей счёт, ваше величество!
— «Вполне официальные»! — не удержавшись, передразнил Александр. — А если я вам скажу, что молодой повеса пожелал прокатиться в Европу, пользуясь попустительством со стороны своих командиров, и просто выдумал причину? Чем вы можете опровергнуть мои слова? Ну, говорите!
— Мне нечего сказать, ваше величество…
Глава четырнадцатая
— Так что, господин хороший, барин велел передать, что дохтур у нас свой имеется и что в ваших услугах он не нуждаются, — слуга неуклюже поклонился, сунул ожидающему в наёмном экипаже посетителю его визитную карточку и повернулся, чтобы поскорее спрятаться от моросящего дождика под навесом обширного крыльца.
— Погоди, дурень! Эй, слышь, погоди! — седок неуклюже выбрался из экипажа и успел поймать слугу за широкий рукав крылатки, явно с барского плеча. — Я тебе, вахлаку, что передать велел? Что мне барыня молодая надобна, Анастасия Петровна! Что для неё у меня письмецо и посылочка имеется. А ты, дурень, только и запомнил, что я доктор? Я — доктор патологоанатомии, нездешний! Доктор мёртвых, чтобы тебе понятно было… У меня для барыни молодой письмецо — вот я и взял на себя труд доставить!
— Оно и видать, что вы приезжий, петербухских обычаев не знаете! — угрюмо попытался отстраниться слуга. — Где ж это видано, чтобы молодая барыня со столичным воспитанием к кому ни попадя на улицу выскакивала? Да ещё и к потрошителю мертвяков, прости, мя, душу грешную! Идите себе подобру-поздорову, сударь, пока я дворника не кликнул, а ён городового не высвистел! Сказано вам: свой дохтур есть — и ступайте себе!
— Хорошо. Ох, ты и дурак, братец! Барина позови тогда, — посетитель с выработанной годами ловкостью всунул-таки слуге свою визитную карточку. — Или проводи к нему, убогий…
— Обедать барин с барыней сели. Никак не возможно позвать ихнюю милость. Ждите, коли охота…
Вырвав рукав из рук докучливого посетителя, слуга поспешно скрылся за дверью парадного особняка Белецких. Плюнув с досады, посетитель несколько минут постоял под дождём, решая для себя — ждать или отказаться от выполнения не столь уж завидного поручения и уехать? И когда уже, решившись, полез в экипаж, с крыльца его окликнули:
— Сударь, могу я узнать — в чём тут дело, собственно говоря?
На крыльце стоял господин в чёрной визитке и при аккуратной бородке. В руках хозяин — судя по властному тону, это был именно хозяин — комкал салфетку.
Посетитель прикоснулся двумя пальцами к венскому котелку и шаркнул ногой:
— Позвольте рекомендоваться: доктор Шлейзер из Варшавы! Предупреждая ненужные вопросы, я сразу и категорически заявляю вам, сударь, что не ищу практики или пациентов.
— Тогда что вам угодно?
— Говорит ли вам что-либо имя Михаила фон Берга, сударь?
— Мишеля? — хозяин невольно поглядел по сторонам, шагнул к посетителю. — Да, разумеется — это жених моей дочери, сударь… Но могу ли я узнать…
— Можете, сударь! Вы всё можете, если соизволите, в отличие от вашего глупого слуги, пригласить меня хотя бы в переднюю! Проехав чёрт знает сколько вёрст и сделав для вас же немалый круг — в Петербурге у меня совершенно иные дела! — поневоле, сударь, рассчитываю хотя бы на минимум внимания! Тем более, привезя вашей дочери известие от её жениха!
— О-о, прошу прощения сударь! Дурак Ероня, действительно, ничего не понял! Прошу вас, проходите, доктор э-э.
— Шлейзер, сударь. Это, в конце концов, не так и важно! Благодарю вас…
В передней доктор Шлейзер только и позволил себе скинуть насквозь мокрый дорожный плащ и немедленно начал излагать порученное ему дело:
— Вы есть господин Белецкий, отец Настеньки Белецкой, настолько я понимаю? Слушайте меня внимательно, сударь! Господин фон Берг, которого вы уже завтра, возможно, откажетесь признавать женихом вашей дочери, попал в большие неприятности. Я имел несчастье ехать с господином Бергом в одном вагоне Берлинского экспресса, когда он и какой-то господин азиатской наружности соизволили устроить на крыше вагона глупую дуэль на саблях. Подробностей я, к счастью, не знаю — после того как поезд остановился, я был призван для оказания медицинской помощи вашему Бергу. Его ранения были столь глубоки и обширны, что для спасения жизни я потребовал немедленно предоставить для транспортировки раненого паровоз. И довёз господина Берга до Варшавы — признаться, совсем не надеясь на это! В Варшаве я надеялся передать истекающего кровью молодого человека в ближайшую больницу. Однако вокзальные извозчики, дежурившие на тамошнем вокзале в неурочный для прибытия поездов час, тотчас разбежались, заметив окровавленные носилки. И я смог нанять лишь какого-то селянина, который привёз нас в монастырь сестёр-бенедиктинок. Слава Иисусу — при монастыре был приют для престарелых и убогих! А там — вполне компетентный персонал сестёр милосердия и даже два доктора, ушедшие от мира. Там я произвёл единственно возможное, на мой взгляд, медицинское действие — ампутировал молодому человеку и без того почти что отрубленную руку. И по прошествии двух дней оставил господина Берга на попечение этих самых бенедиктинок.
— Весьма вам признателен, сударь, за сообщённые известия. Однако…
— Погодите благодарить, сударь! Возможно, я привёз в ваш дом вместе с письмецом и посылкою большие неприятности! Дело в том, что вся полиция в Варшаве нынче поднята на ноги и ищет того самого раненого молодого офицера. Думаю, что он имел неосторожность скрестить шпаги — или как там это у вас, дворян, называется — не с тем противником. Короче говоря, полиция ищет и раненого, и доктора, подавшего ему помощь и доставившего его в Варшаву. То есть меня, сударь! Доложен вам заметить, что нам, евреям, интерес полиции вовсе ни к чему. И я возблагодарил Господа нашего, что он сподобил уехать с вокзала всех извозчиков. Иначе я бы привёз раненого в первую же ближайшую больницу. И полиция нашла бы и его, и меня!
