Да и стоит ли эта шкатулка того, чтобы он, главноуправляющий Корпусом железнодорожных инженеров и без пяти минут товарищ министра путей сообщения, рисковал своим положением, репутацией, а паче того, своим будущим? Вспоминая значительное выражение лица жандармского ротмистра, Белецкий не сомневался: если такой субъект пронюхает, что его ведомство попытались обойти на повороте, неприятности гарантированы!
Может, стоит заглянуть в шкатулку? Один грех на его душе уже имеется: письмо-то Настеньке он вскрыл и прочёл!
Белецкий, воровато оглянувшись на запертую дверь кабинета, вставил найденный в конверте ключ в скважину и покрутил его. Звонко щёлкнув, крышка шкатулки слегка приподнялась. Нагнувшись и не притрагиваясь к шкатулке, Белецкий попробовал заглянуть внутрь: внутри лежала толстая пачка исписанных бумаг, а под ними виднелись краешки нескольких фотографий.
Тут же устыдившись своего порыва, Белецкий поспешно запер шкатулку и спрятал ключ обратно в конверт с письмом Настеньке. Плюнуть на всё, заклеить конверт и отдать дочери?
Настенька непременно постарается выполнить поручение жениха. Помчится в посольство, наговорит, чего доброго, дерзостей, попадёт на заметку жандармам. А перво-наперво, узнает о том, что жених, скорее всего, уже погиб. Такую боль причинять любимой дочери Белецкий никак не мог! Значит, надо всё делать самому.
Отперев дверь кабинета, Белецкий позвонил колокольцем и велел появившемуся слуге попросить подняться к нему молодую барыню. Надо как-то порасспрашивать дочь. Может, Настенька наслышана от Мишеля о каких-то привычках его японского друга? О местах прогулок, например… Надо бы как можно осторожнее повыведать об этом! Иного способа повидаться с посланником Белецкий, как ни старался, выдумать не мог.
* * *
— Господин вице-адмирал! Я пригласил вас сегодня в неурочный для наших дружеских, как я полагал, встреч — для того, что сообщить вам тяжкую новость и выразить вам искренние соболезнования…
Обычно Александр принимал своих визитёров посреди своего рабочего кабинета стоя, вынуждая, тем самым, стоять во время аудиенции и их. Нынче, пригласив японского дипломата, он нарушил давнюю традицию: извещённый дежурным адъютантом о прибытии Эномото Такэаки, Александр встретил его почти у самых дверей. Произнося первую фразу, он, прикоснувшись к локтю японца, второй рукой сделал приглашающий жест в сторону дивана между двумя альковами, несколько поодаль от своего рабочего стола. Усадив японца, Александр присел и сам.
— Третьего дня, при невыясненных пока обстоятельствах, погиб секретарь вашего посольства господин Асикага Томео. Его тело было найдено на железнодорожном перегоне близ Варшавы. Примите, господин посол, мои личные и самые искренние соболезнования по поводу этой трагедии.
Если сообщённое известие и поразило Эномото, то по его невозмутимому лицу этого никак не было заметно. Вице-адмирал лишь наклонил голову, выражая тем самым благодарность за личные соболезнования русского царя.
— Моя телеграмма его величеству японскому микадо приготовлена и подписана — как и официальное уведомление министерства иностранных дел в адрес министерства внешних связей японского правительства, — продолжил Александр. — Я попросил лишь отложить отправку этих депеш до моей встречи с вами, чтобы уточнить: надо ли извещать о смерти господина Асикага Томео военное министерство Японии? Как меня информировали, покойный секретарь числился по военному министерству. Вероятно, исполнял должность военного атташе?
— Не думаю, ваше величество, что о смерти господина Асикага следует особым образом уведомлять наше военное министерство, — покачал головой посол. — Он не был военным атташе и лишь выполнял отдельные поручения военного министра господина Сайго Такамори. Могу ли я осведомиться, ваше величество об обстоятельствах гибели моего соотечественника?
— Это самый трудный вопрос, господин Эномото! Признаться, узнав о гибели господина Асикага ещё вчера, я отдал строжайшее распоряжение о проведении самого полного дознания — рассчитывая на усердие и расторопность полицейских властей с тем, чтобы, встретившись с вами, изложить все подробности. Увы, ваше высокопревосходительство: мои подданные меня подвели! Могу лишь сообщить, что к смерти вашего соотечественника, скорее всего, имеет какое-то отношение ваш знакомый по Петербургу, гвардейский прапорщик Берг…
Услышав имя Берга, японец впервые за всё время беседы проявил эмоции: удивлённо вскинул брови, нахмурился и уже открыл было рот для какого-то вопроса, однако, видя, что монарший собеседник явно не закончил своего высказывания, сдержался.
— Его роль в этом деле полностью не прояснена — ввиду того, что он исчез, и полицейскими и военными властями пока не найден. Пока не найден! — со значением подчеркнул Александр. — Однако, по свидетельству очевидцев, Берг получил серьёзные раны и нуждается в медицинской помощи. Не извольте беспокоиться, господин вице-адмирал! Преступник, имеющий отношение к смерти дипломата, находящегося под особой защитой государства и самого государя, будет найден и понесёт заслуженное наказание! А до той поры мною издан высочайший указ об исключении Берга из списков Сапёрного лейб-гвардии батальона, находящегося под моим личным покровительством и патронажем. Вот, пожалуй, и всё, что я имею сказать вам, господин посол. Ещё раз прошу принять мои соболезнования. Выражаю надежду, что сей трагический случай не омрачит весьма обнадёживающие горизонты дипломатического сотрудничества между нашими державами. Хотя без ноты протеста со стороны Японии, полагаю, нам не обойтись…
— Благодарю ваше величество за ваши соболезнования. Могу ли я задать вам несколько вопросов, ваше величество?
— Сколько угодно! И если я в состоянии буду дать на них ответ…
— Прапорщик фон Берг, чтобы было известно вашему величеству, является моим давним и добрым другом. Простите, ваше величество, но я не верю в его злой умысел и намерения нанести ущерб отношениям между нашими державами! Прошу простить мою настойчивость — но вы уверены, ваше величество, в причастности господина фон Берга к смерти секретаря нашего посольства?
— Судите сами, господин посол! Судя по фактам предпринятого полицейского дознания, Берг и Асикага возвращались в Россию из Берлина. Ехали в одном вагоне. Между ними произошла ссора, и Берг, видимо, вызвал господина Асикага на поединок — либо оскорбил его до такой степени, что господин Асикага потребовал у него удовлетворения. Я говорю об том с уверенностью потому, что на теле господина Асикага нашли письмо за подписью фон Берга. Знаете ли, обычное письмо, коими обмениваются перед поединком дуэлянты, лишённые секундантов. Надо полагать, что такое же письмо за подписью господина Асикага было и при Берге…
— Вы упомянули о том, что фон Берг получил серьёзные ранения, ваше величество. А господин Асикага?
Александр поморщился:
— Этот нелепый поединок происходил на крыше вагона мчащегося поезда. И, судя по документам дознания, господин Асикага был сброшен с крыши вагона крылом семафора. Иных ран, за исключение полученных в результате удара и падения, на его теле не обнаружено. Но это никоим образом не умаляет вины бывшего прапорщика фон Берга, господин вице-адмирал!
