Досадовал же Эномото на совершенно ненужную помпу, в которую превратились его проводы. На дебаркадере была выстроена полурота почётного военного караула, в круглый павильон вокзала, закрытого нынче для всех прочих пассажиров и предоставленного в распоряжение посла, беспрерывной чередой подъезжали прощаться министры, едва знакомые Эномото члены Государственного совета, какие-то и вовсе незнакомые представители высшего света Санкт-Петербурга. Министр путей сообщения, Константин Николаевич Посьет, заранее уговорившись с его высокопревосходительством Эномото Такэаки, прибыл на вокзал за полчаса до отправления.
Константин Николаевич приятно удивил посла. В первую голову — великолепным знанием японского языка. Акцент, правда, чувствовался, однако обороты речи были правильными. Как оказалось, Посьет вместе с контр-адмиралом Путятиным ещё в 1852–1854 годах, в чине офицера по особым поручениям, побывал в Японии. По отзывам сослуживцев, он внёс немалую лепту в работу дипломатической миссии, и даже был удостоен высшего ордена Японии — Священного Сокровища I степени. В чине капитана первого ранга Посьет был назначен воспитателем великого князя Алексея, сына Александра II, а относительно недавно, в чине адмирала, был императором отозван с военной службы и возглавил министерство путей сообщения.
Сколько ни старался Эномото, он так и не смог припомнить, чтобы адмирал Посьет был хоть на одном высокоторжественном приёме: обладатель всех высших наград Российской империи, включая орден Андрея Первозванного, был необычайно скромным человеком. И единственным знаком на его мундире был знак Морского корпуса, который Константин Николаевич в своё время блестяще закончил. Да и нынче попрощаться с высоким гостем Посьет прибыл не из желания блеснуть в свете, а по служебной необходимости: как-никак, а убывал посол из Северной столицы России по вверенной попечению адмирала железной дороге, в его личном салон-вагоне.
Через четверть часа непринуждённой беседы адмирал Посьет, извинившись, покинул круглый павильон Московского вокзала — сославшись при этом на неотложные дела. За себя он оставил товарища министра Белецкого, хорошо знакомого японскому посланнику. Белецкого Эномото не видел давненько, года два — с того краткого, но тяжёлого разговора, который состоялся у них уже после выздоровления фон Берга. Засвидетельствовав своё почтение, товарищ министра заверил: ежели что — он будет в соседней зале, и собрался ретироваться.
— Погодите, господин тайный советник, — остановил его посол. — Мне кажется, нам необходимо поговорить…
— К вашим услугам, — кивнул с невесёлой улыбкой Белецкий. — С двумя поправками, если позволите: товарищу министра классный чин повышен, я теперь действительный тайный советник. И разговора тет-а-тет у нас вряд ли получится — вы только поглядите на этакую прорву народа, а до отправления вашего литерного — чуть больше десяти минут. Разве, что…
— Что, господин Белецкий?
— Разве что вы попросите меня сопровождать ваше превосходительство до Москвы. Все ваши просьбы обычно выполняются, — с лёгкой иронией поклонился Белецкий. — И в салон-вагоне места предостаточно — вы ведь изволите путешествовать вдвоём?
— Да, меня сопровождает господин Ооти, мой соотечественник, изучающий в России металлургию. Что ж, если это не затруднит вас, я приглашаю вас стать моим гидом до Москвы.
— Прекрасно. Тогда я пока оставлю вас, чтобы отдать необходимые распоряжения. Встретимся в салон-вагоне, господин посол!
Белецкий с озабоченным видом торопливо ушёл согласовывать свою поездку, а вице-адмирала тут же обступила толпа высокопоставленных провожатых.
Когда короткий состав тронулся и резво покатил на юго-восток, Эномото постучал в дверь купе, обыкновенно предназначенного для помощника министра.
— Не выпить ли нам на дорожку, как говорят в России? — в руках посла был небольшой глиняный кувшинчик и такие же чашечки. — Могу предложить традиционный японский напиток — саке. Правда, подогреть саке в походных условиях возможным не представляется, прошу простить!
Выпив по чашечке, мужчины какое-то время помолчали. Эномото, заметив невольную гримасу Белецкого после пробы саке, внутренне забавлялся. А тот, покрутив миниатюрную чашечку в руках и даже понюхав её, недоверчиво поинтересовался:
— Неужели эту гадость ещё и подогревают перед употреблением? Её и так-то пить не слишком приятно. Простите, конечно, за непротокольную откровенность, господин посол! У нас вот водочку, наоборот — стараются охладить перед употреблением. Чтоб легче «проскакивала»…
— У каждого народа свои традиции, — усмехнулся Эномото.
Обмениваться банальными замечаниями не хотелось, и поэтому Белецкий сразу спросил:
— Как он, ваше высокопревосходительство? По-прежнему в монастыре?
Эномото кивнул:
— Да, Мишель совершенно оправился. И мог бы, если бы захотел, покинуть монастырь и переселиться в частный дом — розыск его персоны, как вы понимаете, за эти годы совершенно сошёл на нет.
— Но как вам удалось, ваше высокопревосходительство? В чужой стране, не зная, как говорится, брода, укрыть разыскиваемого полицией человека в монастыре? Да ещё у поляков — которые, как вы заметили, очевидно, — русских совсем не обожают!
— С великодушной помощью господина Шлейзера из Варшавы это было не так сложно, господин Белецкий! Гораздо труднее было получить «гарантию свободы» от высшего начальства, чтобы русская полиция не устроила за мной слежку. Не то чтобы меня в чём-то подозревали — просто после гибели господина Асикага за мою персону беспокоились.
Но даже с полученной «гарантией свободы» от Горчакова в Варшаве Эномото был крайне острожен. Железнодорожный экспресс из Петербурга делал там полуторачасовую остановку, и посол, выйдя в числе прочих пассажиров на вокзальный дебаркадер, ничем не выказал своего намерения остаться здесь. Вместе с попутчиками он выпил отличного пива в станционной ресторации, послушал оркестр, услаждающий публику в привокзальном сквере, по-осеннему времени пустом и прозрачном. И лишь по двойному сигналу колокола вернулся к своему вагону. Поднявшись в купе, Эномото обнаружил в нём железнодорожного проводника: получив немалую мзду за «небольшой маскарад», тот, не теряя времени, надел проворно скинутое вице-адмиралом длинное чёрное пальто и его шляпу. Эномото же облачился в спрятанное в чемодан пальто серого цвета.
По третьему сигналу колокола, перед самым отправлением, проводник распахнул дверь купе и снова спустился на дебаркадер, стараясь держаться к вокзальному железнодорожному персоналу спиной. Эномото, без багажа, выскользнул следом и, подняв воротник, торопливо направился вдоль состава в конец дебаркадера. Там он укрылся за водокачкой как раз в тот момент, когда экспресс, рявкнув паровой машиной, тронулся. Фигура проводника в чёрном пальто Эномото, подталкиваемая в спину вокзальным кондуктором, исчезла в купе.
Никто не суетился, не бегал, не искал отставшего от поезда пассажира. Убедившись в том, что маскарад вполне удался, Эномото обошёл дебаркадер стороной и торопливо направился в сторону извозчичьей биржи. Через час он уже крутил ручку звонка у входа в «Похоронное заведение № 1», где его поджидал предупреждённый заранее Белецким доктор Шлейзер.
