— Он понимает по-польски, но говорить на нашем языке не может, — Крайски повернулся к Шитикову. — Подозрительный тип! Я бы не удивился, если бы он оказался причастен к бунту 63-го года! Тогда многие из участников варшавского восстания нашли укрытия в монастырях!
— Оставьте, поручик! — поморщился капитан Шитиков. — Позвольте вам напомнить, что мы приехали сюда не за бунтовщиками. У нас вполне конкретное поручение! — он повернулся к калеке. — Ты ведь не поляк, парень? И не монах — монахи не носят усов и бород. Кто ты, парень?
— Ваша правда, панове. Я не монах — пока послушник. И не поляк — родители у меня немцы. Я сирота, и, после того как стал калекой, стал им ненужным. Меня приютили монахи, и дали мне новое польское имя — Тадеуш. У вас есть ещё вопросы?
— Да нет, пожалуй, — Шитиков перешёл на немецкий язык. — Впрочем, погляди-ка на эту фотокарточку! Ты не видел здесь этого азиатского господина?
Калека шагнул вперёд, вытер руку о сутану и бережно взял фотографию.
— Да, я видел его здесь несколько раз, панове. Это японец, какой-то важный господин из посольства. Он приезжал к предстоятелю нашей обители. У него в нашем городе кохана. Ну, близкая женщина из дома графини… прощения прошу, панове, я забыл её имя!
— Неважно, — махнул рукой Шитиков. — Будь счастлив, парень!
* * *
СЕКРЕТНО!
«Его высокопревосходительству действительному тайному советнику министру внутренних дел Макову
Милостивый государь Лев Савич!
Во исполнение поручения, данного Вашим Высокопревосходительством, покорнейше доношу следующее.
Японский посланник вице-адмирал Эномото Такэаки в период 1875–1878 годов действительно несколько раз приезжал в г. Ченстохов одноимённого уезда Петроковской губернии Привисленского края, где навещал свою знакомую графиню Порезович и её компаньонку, Эмилию Бартю, дворянского происхождения. В местном дворянском обществе убеждены, что означенная Бартю состоит в морганатической связи с вице-адмиралом Эномото.
Удалось выяснить, что японский посланник по приезду в Ченстохов всякий раз останавливался не в доме графини, а в Ясногорском католическом монастыре (очевидно, не желая афишировать свою связь с Бартю). С предстоятелем этого монастыря, принадлежащего ордену монахов-паулинов, г-н Эномото поддерживал дружеские отношения, и даже преподнёс тамошнему музею при монастыре ценный дар — старинный японский меч XIV века.
Никаких прочих связей и контактов г-на Эномото в Привисленском крае летучей командой лучших сыщиков и агентов Петербургского окружного полицейского управления не выявлено.
Поимённый список команды — в случае представления их к награде — прилагается.
С отличным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою
Иван Путилин»
Получив соответствующий доклад министра Макова, Александр несколько раз перечитал его. Император не мог избавиться от ощущения некоей недосказанности, разочарования от обмана в своих догадках. Эномото проявил поразительное равнодушие к гибели своего соотечественника, ограничившись одной-единственной формальной нотой протеста. В противовес этому он дважды просил за русского офицера-сапёра. И эти странные поездки вице-адмирала в Южную Польшу… Его роман с некоей полячкой, который по всем внешним признакам не был похож на роман. Нет, что ни говори, а тут была какая-то недосказанность! Какое-то белое пятно — подобное неизведанным территориям на географических картах.
Вздохнув, Александр совсем было решил потребовать от полицейских чинов более подробных деталей произведённого ими расследования. Однако, уже взяв в руки перо, махнул рукой и размашисто начертал резолюцию: «Быть по сему. Александр».
Эпилог
30 сентября 1878 года, почти через два месяца после отъезда из Санкт-Петербурга, экс-посол Эномото Такэаки добрался до Владивостока. Несмотря на то что последнюю часть пути он сделал по реке, без изнуряющей тряски почтовых тарантасов, Эномото чувствовал себя вымотанным.
В гостинице «Европейская» его ждал специально прибывший из Японии для встречи чиновник внешнеполитического ведомства. Он предоставил Эномото список пароходов, отправляющихся в ближайшее время в японские порты, а также несколько визитных карточек русских чиновников, желающих засвидетельствовать своё почтение.
— Завтра. Я желаю уехать завтра же, — коротко распорядился Эномото, бросив взгляд на список пароходов.
— Но, ваше высокопревосходительство, это невозможно! — запротестовал было японский дипломат. — 2 сентября городской голова Владивостока даёт приём в честь вашего прибытия!
— Завтра! — повторил вице-адмирал. — А сейчас, простите, я хотел бы отдохнуть. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне доставили сюда почту, которая, возможно, пришла на моё имя из Петербурга…
Никакой почты Эномото, разумеется, не ожидал: его путешествие из Северной столицы России происходило со скоростью почтовых отправлений. А несколько телеграфных сообщений из Петербурга догнали его на почтовых станциях в пути следования. Вице-адмирал просто хотел побыстрее остаться один. Но без протокольных вопросов, будь они неладны, никак не обойтись. И вице-адмирал жестом попросил пятившегося чиновника задержаться.
— Каково здоровье императора?
— Благодарю, — чиновник просиял, будто именно он только что вылечил пациента от тяжкого недуга. — Господин вице-адмирал, его величество пребывает во здравии.
— Как давно я не был на родине, — вздохнул Эномото. — Наверное, там многое изменилось… Что нового в правительстве? Министр Тэрадзима? Курода Киётаки?
— Они с нетерпением ждут вашего возвращения, ваше высокопревосходительство, — снова поклонился чиновник. — Не сомневаюсь, что они оценят ваше стремление как можно скорее вернуться в Японию!
— А военный министр, господин Сайго Такамори? — Эномото заставил себя произнести это имя непринуждённо, не меняя почтительного выражения лица. — Он по-прежнему в Кагосиме? Не пожелал вернуться в Токио?
Чиновник опешил:
— Сайго Такамори? В Кагосиме? Разве вы не знаете, господин вице-адмирал? Впрочем, в японских газетах про это не писали. И от иностранных газетных репортёров эту позорную новость, кажется, удалось скрыть.
— О чём вы говорите? — в свою очередь, удивился Эномото.
— Неужели вас не информировали по линии министерства внешних связей даже о Сацумском мятеже? — недоверчиво спросил чиновник. — О мятежнике и государственном преступнике Сайго Такамори, имевшем дерзость возглавить восстание против императора Мэйдзи?
Эномото горько усмехнулся: всё повторяется! Когда-то и он был назван мятежником, когда-то и он, в противовес императорской власти, создал и возглавил на Эдзо «Самурайскую республику».
— Видимо, не сочли нужным, — произнёс он вслух. — Прошу вас, сядьте и расскажите мне всё!
