– Она еще ребенок.
– Она – последняя цена.
– Где-то я это уже слышал…
Старик моргнул. Поперхнулся.
– Айзек…
– Ты ведь любил его.
– Любил.
– Он ведь тоже за все заплатил. Как и те, кого ты повесил. Как и Айна, которая была даже моложе, чем Кри сейчас. А твой сын? – Джонни снова попытался сдвинуться с места и снова не смог. – Что стало с ребенком Мэрион?
– Мне пришлось отдать его.
– И разве он не заплатил? Остался без отца. Без семьи.
Слова прозвучали как последние, но Джон покачал головой и едва слышно прошептал:
– Она хотела быть матерью и женой. И я хотел для нее того же.
– Она и была матерью и женой.
– Недолго.
– Неужели ты не понимаешь? – Джонни удалось схватить еще глоток воздуха. – Последняя цена будет всегда. Одна, другая… Айзек. Твой сын. Я не хочу убивать невинную девушку. Время Мэрион прошло. И твое тоже.
– Пожалуйста…
– Нет.
– Джонни…
– Все закончится здесь. Сейчас. Никто больше никого не убьет.
Старик закрыл глаза, и Джонни увидел, как все в нем сломлено: воля, сила, надежда.
– На холме… лужайка…
«Умирает», – понял Джонни.
– Я ее найду.
– Рядом… бок о бок…
– Обещаю.
– Это все, что осталось.
Джон закрыл глаза, и воздух вокруг них пришел в движение. Джонни ощутил силу и тепло, теплый миг, бывший тенью смерти старика. Он коснулся руки Джонни и излил последнего себя в ту цепь, что связывала их. Джонни почувствовал ожог и боль, потом пришло исцеление. Когда все закончилось, камень скатился с ладони старика.
– Я хотел, чтобы у нее было все это.
Джонни открыл было рот, но слов, подходящих такому моменту, не нашлось. Старик кивнул, забрался под шкуры рядом с умирающей женой, взял ее за руку, поцеловал любимую в щеку и испустил дух.
* * *
Джонни еще долго сидел в пещере. Рядом лежал камень, но он не дотронулся до него, а думал о Джоне и Мэрион, их долгих годах вместе, о своей жизни и о камне. А потом в свете костра появилась Кри. Девушка шла спокойно и уверенно, и Джонни вдруг пришло в голову, что он ведь не знает о ней ничего и что она изменилась каким-то едва ли не волшебным образом.
– Он сказал, что ты меня найдешь.
– Я вижу тебя с закрытыми глазами.
– А душа Массасси?
– Она – восходящее солнце.
Впервые за все время Джонни присмотрелся к ней внимательнее. Глубокие, спокойные глаза. Сияющее, словно под лучами солнца, лицо. Сейчас она выглядела старше, мудрее. Подойдя к постели, Кри посмотрела на мертвого мужчину и его все еще дышащую жену. С Мэрион ее взгляд сместился на Джона, его деформированные члены, изношенное тело.
– Я могла бы сказать ему, что этим все и кончится.
– Откуда ты могла знать?
– До своей собственной я прожила тысячу жизней. – Кри опустилась на пол, но не слишком близко, так что Джонни при желании мог бы первым дотянуться до камня. – Я знала Джона Мерримона, когда он был молодым. Знала его жену, когда у нее случилась лихорадка.
– Он просил меня взять камень.
– Возьмешь?
– Если не возьму, Мэрион умрет.
– Так пусть умрет.
Джонни задохнулся от неожиданной боли. Как бы там ни было, он знал Мэрион очень близко, как только может знать женщину мужчина. Пусть даже через сон. Он даже любил ее. Не так, как Джон, но все-таки…
– Та жизнь никогда не была твоей, – сказала Кри. – И сила тоже не твоя.
Джонни промолчал, но ощутил близость камня к руке. Камень предлагал другую жизнь, другие возможности, знания о самом важном и самом древнем. Кри слегка склонила голову, как будто видела эту внутреннюю борьбу. Может быть, и в самом деле видела.
– А ты знаешь, что Джон Мерримон первым нарушил слово? – спросила она. – Что если б не это, Мэрион жила бы полной, нормальной жизнью, как и обещала Айна?
Правда эта была столь безобразна, столь отвратительна, что Джон Мерримон так никогда и не признался в совершенном деянии. Но Джонни видел сны и понимал, что случилось.
– Он передал землю Айзеку, а не Айне.
– Он первым нарушил сделку.
– Думаю, он любил Айзека.
– Предательство имеет цену, разве нет?
Джонни посмотрел на Мэрион, не в первый уже раз думая об этой самой последней цене.
– Мне очень жаль, что так случилось с твоей матерью. Я остановил бы Вердину, если б мог.
– Со смертью моя мама обрела покой. В самом конце она все поняла. – Кри улыбнулась, и столько безмятежного достоинства было в этой улыбке, что Джонни еще раз подумал – да, она действительно сильно изменилась. Девушка не смотрела на камень, который по-прежнему лежал между ними. – Пора поступить как до́лжно.
– Что тогда случится с Мэрион?
– Со временем она умрет.
– Когда?
– Джон Мерримон направил силу Массасси на то, что было ему всего дороже. Этой силой пропитана пещера, сама Мэрион, даже ты. Она протянет день или неделю, но не долго. В конце концов жизнь – это самое большое, что есть в мире.
Джонни придвинул руку к камню. Он и хотел взять его, и боялся. Еще сильнее его страшило столкновение.
– Что, если я возьму его сейчас?
– Тогда мы поборемся за него, ты и я.
– И что?
– Я – последняя в цепи, самая сильная. Ты проиграешь.
– А если нет?
– Массасси – душа женщин. В конце концов эта истина решает все.
Их взгляды встретились. Кри сохранила полное спокойствие.
– Куда ты пойдешь, если я соглашусь?
– Мир велик, и страдания женщин велики. Массасси направит меня.
– А это место?
– Сейчас Хаш Арбор мало что значит для меня.
– А как же мы, наши семьи?
– Поступи правильно, и никаких «мы» не будет.
Джонни посмотрел на камень. Какой огромной силой он обладает… С его помощью Джон поддерживал жизнь в Мэрион, отпугивал и убивал, защищал Хаш Арбор, невзирая на цену. Не камень ли лишил его рассудка? Или причиной были одиночество, время и горе? Одно Джонни знал наверняка – есть и всегда будет последняя цена. Но об этом стоило беспокоиться не ему одному.
– Ты – хороший человек? – спросил он.
– Я такая, какой меня сотворил Господь и мой народ.
