– Почему я должна вам помочь?
– Мне казалось, вы уже согласились взяться за мое дело.
– Нет. Пока еще нет.
– Тогда почему я здесь?
Она пожала плечами.
– Мы с мистером Кроссом коллеги. Считайте, что это любезность с моей стороны.
Это было не совсем так, что понял и Джонни.
– Хорошо. Что я могу сделать, чтобы убедить вас?
– Вы понимаете, почему Луана Фримантл подала апелляцию?
– В суде выиграл я. Ей это не понравилось.
– Я имею в виду юридическую суть ее апелляции, нюансы. Вам известно, на каком основании она строит апелляцию?
– Вы читали записку по делу, переданную в апелляционный суд?
– И протоколы судебных заседаний. Наша встреча, может быть, и любезность с моей стороны, но я никогда не согласилась бы встретиться, не подготовившись заранее. Кроме того, в этом деле есть определенный интерес.
– Какой же?
Адвокатесса скрестила ноги, мимолетно мелькнув коленкой.
– Суд первой инстанции, мистер Мерримон, исследует факты, тогда как апелляционный суд рассматривает правовые ошибки. Вы сохраняли право собственности в отношении Хаш Арбор, поскольку в оригинальном документе о передаче прав собственности содержалось условие, согласно которому право владения этой землей возвращалось семье Мерримонов в случае смерти последнего мужчины семейства Фримантлов. Таковым был Ливай Фримантл, умерший десять лет назад. Эти факты установлены в ходе судебного разбирательства. Ввиду отсутствия явных правовых ошибок, миссис Фримантл пришлось обжаловать данное решение, ссылаясь на нарушения государственной политики, права справедливости и гендерного равенства. Приведенные аргументы достаточно убедительны, чтобы представить дело на рассмотрение Верховного суда штата. Возможно, теперь вы понимаете мой интерес.
– Вы согласны с аргументами миссис Фримантл?
– А почему вы спрашиваете? Потому что я – женщина?
– Отчасти.
– Вы меня допрашиваете, мистер Мерримон? Так дела не делаются.
– Государственная политика. Гендерное неравенство. Я просто спрашиваю себя, насколько заинтересованы вы можете быть в моем деле.
– Убеждения вашего предка были продуктом того времени. В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году мужчины владели девяносто девятью процентами недвижимости в стране. Это общеизвестный факт. Сейчас значение имеет закон и его теоретические обоснования. Суды не склонны переосмысливать разговорный язык документов о передаче собственности, но такое все же случается, если дело касается государственной политики и равенства. И вот тогда вам нужен надежный советчик.
– Вы – надежный советчик?
– Я – профессионал.
– Другие женщины могут с вами не согласиться.
– У дурной славы своя награда, особенно в сфере правовой практики. Я не против попасть в заголовки, если это пойдет на пользу делу.
Внешне она оставалась невозмутимой и контролировала себя, но макияж не мог скрыть ни пульсирующую жилку на горле, ни запах разогревшейся кожи. Джонни хотел бы объяснить это их спором, но нет, она была такой с самого начала.
– Я присутствую в ваших представлениях о дурной славе?
– Именно вы как личность? – Лесли Грин сплела пальцы и заговорила так, словно излагала заранее известное решение. – Адвокатская практика – это бизнес, как и любой другой. Я обязана думать о репутации, о том, как меня воспринимают. Внимание средств массовой информации не есть безусловное зло.
– И из-за меня вы привлечете больше этого внимания.
Она сделала вид, что не заметила колкости.
– Телевидение. Газеты. Книги. Правильное или ошибочное, но у людей сложилось о вас определенное представление. На основании собственного опыта могу сказать, что плохой рекламы почти не бывает. Буду говорить откровенно, чтобы не возникло заблуждений в отношении мотива: я ничего не делаю бесплатно.
Лицо Джонни затвердело.
– Я не стану обсуждать ни мою сестру, ни события десятилетней давности.
– Ливай Фримантл умер в доме вашей матери. Случившееся десять лет назад имеет прямое отношение к вашему делу.
– Я не стану обсуждать мою сестру или ее исчезновение и не стану обсуждать, каким меня изображают в газетах и на телевидении. Да, обо мне говорили всякое. Некоторые посчитали то, что я сделал, заслуживающим внимания. Были и фотографии… провокационные.
– Но сказано было не обо всем. Вы молчали, а молчание вело к спекуляциям, благодаря которым ваше имя оставалось на слуху. Вы действительно отвергли предложение сделать фильм?
Джонни поднялся.
– Мистер Мерримон…
– Ливай Фримантл мертв. Факты установлены. Вы сами так сказали. Что касается Голливуда, то нет, денег за мою историю мне никто не предлагал. А если б и предложили, я бы отказался.
Скрывать злость Джонни уже не мог. Он смотрел в расширенные зрачки, на влажные губы. Слишком многих влекла дорога, пройденная им мальчишкой, страдания и темные места, растоптанные цветы детства.
– Мой интерес чисто профессиональный.
– Сомневаюсь.
– Мистер Мерримон, пожалуйста…
– У вас там книга, на полке. – Адвокатесса повернулась к книжному шкафу у нее за спиной. Остановилась. – Под файлом. Вы ее спрятали.
– Как вам…
– Я не стану говорить о моей сестре. Не стану говорить, как нашел ее. Не стану говорить о погибших. Я хочу, чтобы это было ясно.
– Очень хорошо. – Лесли Грин откашлялась и наклонилась к столу. – Тогда давайте говорить вот об этом.
Она положила фотографию. На ней волосы у Джонни были короче. Он не улыбался и был одет в оранжевое.
– Это тюремная, – сказал Джонни. – Двухлетней давности.
– Уильям Бойд и Рэндал Паркс утверждали, что вы пытались убить их.
Джонни сел. Ответ требовал взвешенных слов.
– Если б я хотел убить их, они уже были бы мертвы. Я лишь намеревался напугать их.
Она достала стопку других фотографий. Разоренный палаточный лагерь, расстрелянные из крупнокалиберного оружия личные вещи. Фляги. Походная газовая плитка. Ружейная ложа.
– Вы всегда попадаете в то, во что стреляете?
Джонни промолчал, но в его ушах уже звучали крики и треск выстрелов, визг пуль, одна за другой впивавшихся в опорные шесты палаток, оружие и снаряжение.
– Вас могли обвинить в покушении на убийство.
– Они убили медведя в закрытый для охоты сезон.
Лесли Грин откинулась на спинку кресла и поджала губы. Она уже переключилась на деловые рельсы и рассматривала вопрос со всех сторон.
