И вот теперь встретились здесь.
Покрутив в руке стакан, Бойд произвел несложный подсчет: 2 процента комиссионных за управление финансами плюс 20 процентов от всех видов прибыли.
– Риск определенно того стоит, – произнес он вслух.
– Ты это обо мне?
– Господи, Джеймс… – Бойд с натянутой улыбкой поднялся из-за стола. – Такой здоровяк, а подбираешься – не услышать. Как тебе это удается?
– Ты не ответил на мой вопрос.
Киркпатрик пересек комнату в несколько шагов. Пятьдесят пять лет, высокий – шесть футов и три дюйма, – тяжеловесный, широкоплечий, со шрамами на толстенных запястьях. На голове и щеках – седая щетина, отчего глаза казались ярче, чем были на самом деле. Бойд подождал, пока он сядет, после чего отошел к комоду, плеснул в стакан виски и протянул гостю.
– Говорил об охоте.
– Беспокоишься?
– Вообще-то нет.
– Еще раз, как его зовут?
– Джонни Мерримон. Мы с ним управимся.
– С твоим прошлым клиентом вышло по-другому. Этот Джонни Мерримон разгромил ваш лагерь и едва тебя не подстрелил.
– Риск того стоит. Твое здоровье.
Они чокнулись, и Бойд сел. Их можно было назвать друзьями, но Киркпатрик понимал правила игры.
– Как рынок?
– Я не слежу за рынками, когда охочусь. У меня для этого есть люди.
Киркпатрик хмыкнул – он и сам придерживался такого же мнения. Нанимай надежных помощников. Распределяй полномочия. Он помолчал с минуту и, даже не взглянув на голову громадного оленя, сказал:
– Так это он?
– Он.
– Шесть месяцев, Уильям. Вот сколько ты заставил меня ждать.
Бойд пожал плечами.
– Я показываю его немногим избранным.
– Можно?
– Для этого мы здесь.
Киркпатрик поставил на стол стакан, и они вместе – один чуть впереди, другой чуть позади – подошли к чучелу на стене. Гость шел ровно, но Бойд ощущал его недоверие. Он уже приводил в эту комнату двух потенциальных клиентов. И все реагировали одинаково.
– Можно потрогать?
– Только осторожно. Он очень старый.
Гость протянул здоровенную руку, прикоснулся пальцами к грубой шерсти на шее животного.
– Я всегда думал, что ты лжешь, преувеличиваешь. Господи… – Киркпатрик слегка охрип. – Ничего подобного не видел. Даже не слышал. – Он повернулся к хозяину. – Твой дед застрелил его здесь?
– Это особенное место.
– Здесь и другие такие же есть?
– Я уж думал, ты не спросишь.
Бойд провел гостя во вторую комнату в задней части кабинета. Книжный шкаф, два кресла, кожаная софа. На двух стенах помещались фотографии и карты. На третьей висела огромная шкура медведя.
– Бог ты мой, – пробормотал изумленный Киркпатрик.
– Я подстрелил этого медведя в тот самый день, когда мальчишка Мерримон расстрелял мой лагерь.
– Невероятно. Это… Это… Какая громадина!
Остальной частью истории Бойд делиться не стал: в тот день они действительно убили двух медведей, и шкура второго горделиво украшала стену его последнего клиента.
– Впечатляет, не правда ли?
– Впечатляет? Боже мой… – Киркпатрик развел руки, словно пытаясь обхватить нечто неосязаемое. – Это не укладывается в голове. Такие животные… Как ты это объясняешь?
– У меня нет объяснений.
– А твой дед?
– Вот он. – Бойд снял со стены заключенную в рамку газетную вырезку и показал ее Киркпатрику. Заголовок гласил: ПОТЕРЯВШИЙСЯ МАЛЬЧИК ВЕРНУЛСЯ К МАТЕРИ. Фотография под заголовком демонстрировала худенького паренька с подбитым глазом, перебинтованными руками и темными пятнами на щеках. За спиной у него на жалкую некрашеную лачугу падал снег. Рядом с ребенком стояла его мать, серьезная, неулыбчивая.
Киркпатрик указал на лицо мальчика.
– Это обморожение?
– Да. Говорят, та зима была самой холодной за сто лет.
– А олень?
– Мой дед блуждал по болоту три дня. Когда его нашли, мертвый олень лежал у его ног, а ружье примерзло к дереву.
Киркпатрик повернул фотографию, наклонился ближе.
– Что с ним случилось?
Бойд пожал плечами.
– Отправился поохотиться с двумя друзьями. Друзья вернулись домой через сутки. Мой дед не пришел. Сто человек искали его два дня.
– Расскажи мне его историю.
Бойд улыбнулся.
– История – для клиентов.
– И все-таки?
Бойд снова пожал плечами, но не извинился.
– Дед не рассказывал о том, что случилось с ним на болоте. После того как его нашли, он вообще почти не разговаривал и, даже женившись, по большей части молчал. – Бойд достал из книжного шкафа журнал в кожаном переплете, старый, потрепанный, замызганный. Сел в кресло; Киркпатрик занял другое. – Это его дневник.
– Написанный уже после болота?
– Да.
– Позволь взглянуть?
– Сначала мне нужно твое решение.
– Двести миллионов – это очень большие деньги.
– Инвестиции, охота, дневник. Жизнь – вот что важно, мой друг. Жизнь и люди, с которыми мы ее делим.
Несколько долгих секунд Киркпатрик изучающе всматривался в лицо Бойда, потом перевел взгляд на газетную вырезку. Рамка красного дерева, шлифованное стекло. Что-то такое было в мальчике, в строгой четкости старой фотографии…
– У него белые волосы.
– Знаю.
– Почему?
– Что-то случилось с ним на болоте. Таким его нашли, седым.
Киркпатрик побарабанил пальцами, взглянул на дневник на подлокотнике кресла.
– Многие знают эту историю?
– Не считая меня, ты – третий.
– А те двое?
– Мои клиенты. Они тебе понравились бы.
Киркпатрик поднялся, прошел вдоль двух стен с фотографиями. Старые, выцветшие, они демонстрировали седоволосого мальчика в разном возрасте. Тинэйджером. Юношей. Молодым человеком. На одной он налегал на плуг за мулом, на другой стоял рядом с невзрачной девушкой в цветастом платье. Девушка улыбалась, юноша – нет. На всех снимках он выглядел худощавым и несчастным, и остался таким до конца. Самая последняя фотография показывала его в военной форме. Нацарапанная в углу дата сообщала, что снимок сделан в марте 1942 года.
– Дед умер на «Омаха-Бич»
[10]; так и остался на песке. Это лежало у него в кармане. – Бойд положил ладонь на дневник. – В ночь перед высадкой он сделал запись о болоте. Как будто знал.
