Но кто боится ребенка?
Опустившись перед камнями на колени, Джонни развел руки – и ощутил мертвое пространство. Он чувствовал, как поднимается сок в деревьях, чувствовал жуков и птах, стелющиеся по ветвям стебли и тянущиеся к солнцу цветы. И только под деревом не было ничего. Маленькие, без каких-либо отметин камни были всего лишь камнями. И глина была просто глиной.
Поднявшись и смахнув песчинки с колен, Джонни посмотрел на голые, белые полосы вдоль ствола. Много раз он говорил себе, что это только дерево, старое, огромное, полумертвое, до жути уродливое, но даже в самые светлые, самые ясные дни верилось в это с трудом. Сон был слишком реальным, чтобы быть только сном. Слишком личным, слишком горячечным.
Джонни повернулся, пересек кладбище и вышел на поляну. Миновав амбар и навес, свернул в старую церковь. Забыть тех, кто жил здесь раньше, было просто, и Джонни нередко задавался вопросом, чувствовали ли они то же, что и он, или дар достался ему одному.
– Вам нечего здесь делать.
Джонни в изумлении обернулся.
В дверном проеме стояла женщина, и ее силуэт четко вырисовывался на фоне ясного солнечного дня.
– Земля принадлежит мне, – сказал он, опомнившись.
– Не вполне. И только лишь пока.
Стройная, молодая – примерно его возраста, – в джинсах, футболке и ботинках, женщина сделала шаг вперед, и Джонни сразу же узнал ее. И ощутил внезапно вскинувшееся возмущение.
– Что вы здесь делаете?
– Я всегда сюда прихожу.
– Я бы знал, если б вы всегда приходили.
Женщина пожала плечами, и груз ее молчания обрушился на Джонни нокаутирующим ударом. Он действительно не ощутил ее присутствия, пока она не заговорила: не увидел и не услышал.
– Знаете, кто я?
– Кри. Я видел вас в зале суда.
– Тогда вы знаете, что у меня такие же притязания на эту землю, как и у вас.
– Суд с вами не согласен.
Она снова пожала плечами.
– Мои предки жили здесь двести лет. И поклонялись богу в этой церкви. – Прошла дальше, дотронулась рукой до крестильного камня. – Вам здесь не место. Это не ваше.
– А что, ваше?
– Надеюсь, мы это выясним.
Кри остановилась и посмотрела ему в глаза. Плечи у нее были узкие, волосы и кожа темные.
– Вы следите за мной? – спросил Джонни.
– А кто вы такой? – нарочито высокомерным тоном ответила она. – Вас не должно здесь быть.
– Так вы следите за мной?
Кри снова пожала плечами, и Джонни впервые почувствовал ее и уловил проблеск сомнения.
– Вы ведь выросли в Шарлотт, – продолжал он. – Ваша мать была троюродной сестрой Ливая Фримантла, то есть дальней родственницей в лучшем случае. Этого никакая апелляция не изменит.
– Может быть, и нет, но детство я провела здесь, с бабушкой и всеми остальными. Я знаю историю этого места, историю моей семьи так, как никогда не будете знать вы. Земля должна быть возвращена тем, кто больше ее любит.
– Все шесть тысяч акров?
– Конечно.
Джонни снова почувствовал ее; на этот раз инсайт был чем-то вроде яркой вспышки.
– Вам знакомо такое имя – Уильям Бойд? – Вся ее уверенность разом обвалилась, и правда отразилась на лице. – Это ведь он оплачивает ваши судебные расходы, да? Господи… И какой у вас план? Он финансирует это разбирательство и, если вы выиграете дело, покупает землю, так?
– Я не собираюсь с вами разговаривать.
– Так я прав?
– Только не в отношении меня.
Женщина вышла из церкви, и Джонни последовал за ней.
– Для вас ведь все сводится к деньгам, разве нет?
– Нет. Никогда.
– Моя семья владеет этой землей с тысяча шестьсот девяносто четвертого года. Она получила ее, когда самой этой страны еще не было. Такова история. И только это имеет значение.
Кри резко, словно вспыхнула, повернулась, такая злая, что Джонни невольно отступил на шаг.
– Ваши родные похоронены здесь? – выпалила она.
– Мои – там. – Джонни показал. – В четырех милях отсюда.
– А мои – вот здесь. – Кри ткнула пальцем в кладбище, и он, к полному своему изумлению, увидел в ее глазах слезы. – Моя бабушка, которая вырастила меня. Мои тети и дяди. Моя прабабушка, святая женщина. Вам не отобрать это все у меня.
– Вы можете приходить сюда в любое время, когда только пожелаете. Я просто хочу знать, кто бывает на моей земле, вот и всё. Кто и почему.
Кри сморгнула слезы и сразу как будто помолодела – до двадцати или даже меньше.
– Почему вы ходите к дереву?
– Вы следили за мной?
– Я видела вас там три раза.
– Просто так. Без какой-то особой причины, – соврал Джонни. – Это же история.
– Вы имеете в виду повешенье, – бросила она сквозь зубы. – Это тоже наше общее.
Кри была права. Его предок был здесь в ту ночь. И ее тоже. Они видели костер, видели покачивающиеся на веревках тела…
Видели ли они девочку с окровавленным ножом?
– Мне нужно идти, – сказала она.
– Вы на машине?
– Поймала попутку на перекрестке. Потом шла пешком.
– Почему вы спросили насчет дерева?
– Не надо было мне спрашивать.
Она отвернулась, но Джонни догнал ее возле груды обуглившегося мусора на месте сгоревшего давно дома.
– Пожалуйста. Мне хотелось бы знать.
– Так почему?
– Сам не знаю. Просто для меня это важно.
– Хорошо. – На коже у нее выступили и поблескивали на солнце крохотные капельки пота, глаза словно застыли. – Я вижу вас во сне.
– Что?
– Пламя костра и мертвые тела. – Голос ее зазвучал торжественно, но негромко. – Я вижу вас у дерева и просыпаюсь от страха.
* * *
Ноги легко и быстро несли Кри по знакомым с детства тропинкам. В Хаш Арбор она не жила уже двенадцать лет – с тех пор, как ей исполнилось семь, – но страх не был чем-то новым. В самых ранних ее воспоминаниях присутствовали и висельное дерево, и морщинистая кожа на лице прабабушки.
«Хочу, чтоб ты потрогала его… – Старуха взяла ее руку, поднесла к дереву и прижала ладонь к коре. – Это история. Это жизнь. – Она была слепой и беззубой, и морщины на лице напоминали рябь на болотной жиже. – Забудь, чему учила мать. Вот где все началось. Вот мы кто».
Девочка пыталась отнять руку, но старуха была сильна и терпелива и прижимала ладонь к коре, пока не стало больно.
