Она посмотрела на стекло.
– Сколько мы знаем друг друга?
– Двадцать пять лет.
– За это время ты хоть раз видел, чтобы я лгала, обманывала или играла в грязные игры?
– Мне не следовало так говорить. Нет.
– Тогда скажи мне вот что. Джонни любит свою землю?
– Ты и сама знаешь, что да.
– Сильно любит?
– Сильнее многих.
– Вот в этом-то и проблема. – Бонни посмотрела ему в глаза. – Уильям Бойд пытался отнять ее у него.
* * *
Джеку все виделось логичным. Луана Фримантл бедна. Бойд поддерживал ее апелляцию, обещая, если она выиграет дело, купить землю у нее. И такая покупка обошлась бы ему относительно дешево, намного меньше, чем тридцать миллионов долларов. Сколько она получила бы от него? Десять миллионов? Один? Джонни – редкий глупец, отказавшийся от очень приличных денег за шесть тысяч акров болота и каменистых холмов. И вот здесь сам собой возникает большой вопрос.
Зачем Бойду понадобилась эта земля?
Чем так замечательна эта треклятая Пустошь? Что в ней особенного?
Мысли подхватили Джека и унесли из комнаты с жесткими краями в Пустошь, к кромке воды, где шевелилось что-то холодное.
– Джек, ты меня слышал?
Он моргнул – перед ним стоял Клайд. Прокурор ушла. Они остались одни.
– Извините. Устал.
– Я иду к судмедэксперту. Ты со мной?
– Думаете, он поможет?
– Не знаю, но у меня два часа до возвращения домой матери Джонни. Хотелось бы к тому времени получить кое-какие ответы.
– Тогда отправляйтесь, а мне надо повидаться с Джонни.
– Не позволяй ему говорить.
– Не позволю.
Однако уходить Клайд не спешил, а стоял, сжав кулаки. Он тоже хотел увидеть Джонни. Джек это чувствовал.
– Передай, что я люблю его, – сказал наконец детектив. – Мы всё поправим.
– Передам.
– И, Джек…
– Да?
– Ты – хороший друг.
Джек кивнул, но Клайд уже отвернулся. Поможет ли чем медэксперт? Может быть. А мать Джонни? Она уже потеряла дочь. Переживет ли потерю еще одного ребенка?
– Сержант. – Джек постучал по стеклу. – Я хотел бы повидать моего клиента.
* * *
Когда Джонни вывели из комнаты для допросов, сознание его уже помутилось. Коридоры превратились в серые туннели, лифт – в черную шахту. Вот туда его и отвели, на самый нижний этаж, в самую глубокую камеру, в тьму, лежащую за тьмой.
– Что с ним такое?
– В прошлый раз было так же. Не парься.
Джонни слышал голоса охранников, но сами охранники были где-то у грани реальности. Мир состоял из бетона и давящей тяжести, жизнь за дверью проступала как стертая гравировка. Джонни слышал дыхание охранников, звяканье наручников, скрип закрывающейся двери. Он стоял, вытянув руки, как слепой, а когда закрыл глаза, почувствовал бетон, камень и… ничего больше.
– Привет.
Даже голос был серый.
Я знал, что так и будет.
Но там, в теплом свете Пустоши, все представлялось иначе. Там он ощущал движение, вращение земли. Он позабыл, что значит быть погребенным заживо.
– Всего лишь до завтра, – произнес Джонни, и в голове отозвалось эхо:
Завтра…
Печаль…
Секунды уже тянулись часами.
* * *
На сержанта Джек потратил тридцать минут. Повышал голос, устроил сцену. В конце концов вмешаться пришлось шерифу.
– Что вы здесь делаете, советник?
Двигался он тяжело и медленно, с застывшей на лице болезненной гримасой. Не злился, не пытался пугать. У него просто не осталось сил. Джеку было наплевать.
– Вы не имеете права допрашивать моего клиента без моего присутствия.
– Вашего клиента никто не допрашивает. Он в камере, в безопасности.
Такого поворота Джек не ожидал. Он представлял игру в стиле «плохой коп – хороший коп», с сигаретами, яркими лампами и видеозаписями. Но в том-то и дело, что в уголовном праве он разбирался слабо. Джек знал толк в цифрах, и шериф уже понял это.
– Почему бы вам не пойти домой, мистер Кросс? – предложил он тихим, мягким голосом. – У всех нас позади долгий день.
– Мне нужно повидать клиента.
– Я поместил его в охраняемый изолятор.
– Что? Почему?
– Он плохо приспосабливается к содержанию под стражей и по этой причине представляет угрозу для себя самого и других.
– Что за ерунда!..
– Тем не менее решения здесь принимаю я. Ваш друг – не единственный мой заключенный.
– Но…
– Вы в таких делах новичок. О’кей. Понимаю. Как ни прискорбно, но такое случается.
Шериф сочувственно положил руку на спину Джеку и направил его к двери.
– Приходите завтра, ладно? Уверен, вы сможете его повидать.
Любезность погасила пламя. Как гневаться на того, кто повернулся к тебе спиной? Что толку бушевать у закрывшейся тихонько двери? Один, в наступившей тишине, Джек представил друга в камере. Неужели он и вправду представляет опасность для себя самого? Джек так не думал. Но способен ли он угрожать другим? Вот тут основания для беспокойства были. Жизнь покатилась не в ту сторону. Жизнь Джонни. И Джека. Джек знал о друге не все. Может быть, он не знал что-то плохое. Что-то, из-за чего стоило тревожиться.
Из ведомства шерифа Джек вышел с тяжелым сердцем. Небо уже потемнело. Прохожих не было. Мимо неспешно проезжали автомобили. Перейдя на другую сторону, он сел в свою машину и проверил поступившие сообщения. Два были от адвокатов, которые могли бы взяться за дело, но хотели обсудить гонорары и обещали позвонить завтра. Трижды звонил помощник из фирмы, один раз – Лесли Грин. Сообщение от нее было короткое, голос низкий, с хрипотцой.
Позвони мне, Джек. Позвони, как только освободишься.
Звонить ей Джек не стал. Лесли, конечно, захочет услышать всю историю, с подробностями. На секунду он представил, что она могла бы предложить взамен, но секунда эта заполнилась как воспоминаниями о бледной коже и ритме движений, так и отвращением к самому себе.
Джек повернул ключ зажигания, развернулся и направился в восточную часть города. Бывать в морге или службе медицинской экспертизы ему не доводилось, но помещались они, как ему представлялось, в подвале старой больницы. Он оказался прав. Следуя указателям, прошел от парковочной площадки к отделению экстренней помощи, потом по коридору и оказался у небольшой, выкрашенной бежевой краской двери. Такое неприятное место и такой безобидный цвет, подумал Джек. Ступеньки уходили дальше, во чрево здания, в еще один коридор с низкими потолками, бетонным полом и тусклым светом. Унылое однообразие сложенных из шлакоблоков стен нарушало единственное окно, за которым виднелись металлические дверцы боксов, где, молчаливые и холодные, лежали тела. Джек и сам проникся их молчанием, пока шел мимо.
