– По-моему, меня выпускают.
– Выпускают, да. Но мне, бывает, нравится воспользоваться таким вот моментом, последними секундами.
– Арестуйте меня снова или отступите в сторону.
Шериф прищурился.
– Ты лжешь мне в чем-то.
– В чем?
– Не знаю.
Через стеклянный квадрат в двери Джонни видел комнату ожидания и за ней намек на открытый воздух.
– О чем ты мне не говоришь?
– Я не видел, как умер Бойд. И не знаю, что его убило.
– Как ты нашел тело?
– Я же говорил…
– Да, да. Ты услышал выстрел и пошел на звук. Мы оба знаем, что это чушь собачья.
– Я выхожу.
– Только не думай, что все кончилось. – Шериф подал знак кому-то невидимому, и стальная дверь щелкнула и открылась. – Вот моя карточка. – Он и впрямь протянул Джонни визитку. – Позвони, когда наберешься смелости поступить правильно.
Джонни убрал карточку в карман и моргнул от яркого света за дверью. Он уже видел стеклянные окошечки и намек на что-то зеленое. Там его ждали Клайд и Джек.
– Прощайте, шериф.
– Вы хоть себя-то не обманывайте, мистер Мерримон. Я уходить не намерен.
А потом все снова смешалось. Крепкие объятия Клайда, рука Джека на плече. Какие-то слова. Но Джонни уже едва держался.
– Домой. Хочу домой.
– Вот и хорошо, – обрадовался Клайд. – Тебя там мать ждет. Беспокоится, так что…
Он говорил что-то еще, но Джонни покачал головой.
– К себе домой. В Пустошь.
– Не глупи…
– Джек, пожалуйста. Отвезешь?
– Да перестань же, сын… – Но Джонни уже не слушал и, заметив машину Джека, потащился к ней. – Черт. А как же мать?
– Завтра, – бросил Джонни.
– Она ведь тревожится.
– Пообедаем. Обещаю. Джек, открой…
– Не надо, Джек, – предупредил Клайд.
– Извините. – Джек открыл дверцу, и Джонни упал в машину. – У него иногда такое бывает. Я поговорю с ним завтра.
– Что сказать Кэтрин?
– Мне очень жаль, Клайд. – Джек обошел машину спереди. – Правда. Очень жаль.
Джек сел. Машина качнулась. Джонни прижал ладонь к стеклу, и Клайд ушел назад. Мир за окном смазался, расплылся. Город. Люди. Все замелькало, слилось.
– Мог бы и помягче с ним, – сказал Джек. – Он заслуживает лучшего.
– Не отвлекайся. – Джонни прислонился к стеклу лбом.
– Да что с тобой такое?
– Не сейчас.
– Ты серьезно?
– Завтра, Джек. Всё завтра. И ты тоже.
Джек говорил что-то, но Джонни не слушал. Город закончился, дома убегали назад, и он провожал их взглядом. В миле от Пустоши ощутил первое шевеление, словно пламя в холоде.
– Тормозни.
– Мы же еще не приехали.
– Останови машину.
Джек съехал на обочину.
– Что дальше?
Джонни открыл дверцу.
– Выходишь? – удивился Джек. – Здесь?
Джонни обернулся, посмотрел на город, потом в противоположную сторону. Впереди, примерно в полумиле, дорога отклонялась влево, убегая от проселка, пахнущего глиной, травой и далекой водой. Он еще не чувствовал этот запах, но знал, что скоро почувствует.
– Дальше я пешком. Спасибо, что подбросил.
– Вот так, да?
– Пока.
– И это всё? Ничего себе…
– Завтра, – сказал Джонни. – В пять часов. Я буду у тебя.
– А как же твои родители?
– Потом к ним. Пообедаем все вместе, вчетвером. – Момент был трудный, потому что Джек хотел быть с другом, а Джонни хотел прогуляться, ощутить, как оно приближается, крепнет. – Договорились?
Джек медленно кивнул, и для Джонни разговор закончился. Он отступил в сторонку, ожидая, пока друг развернется на пустом шоссе; потом зашагал сначала по шоссе, а потом по проселку. По пути перелез через одни, затем другие ворота, и вскоре за деревьями мерцающей линией проступил дом. Была ли то галлюцинация или игра воображения, значения не имело. Он переступил эту линию, и Пустошь хлынула в него, заполняя своей сущностью и теплом; и когда внутри согрелось, Джонни припал к земле, словно ребенок-сирота, – и Пустошь, его мать, воскресла.
* * *
Вернувшись в город, Джек отправился в офис. Количество оплачиваемых часов у него сократилось, к тому же он, по всей вероятности, попал в черный список из-за очевидной причастности к смерти Бойда и незапланированной потери потенциального дохода. Некоторые партнеры были людьми вполне рассудительными и справедливыми, другие жили на самолюбии, злости и власти. Такова природа бизнеса, то, что Джек понял ко второму году учебы в школе права. Дипломы, табличка на двери – это до сих пор имело для него значение, потому что он рос безгласным, незаметным, ущербным. Джек любил свою работу по той же причине, по которой любил Джонни: они были единственными, достойными пережить то детство.
– Привет, Сьюзен. – Он с улыбкой поздоровался с помощницей, кивнул коллеге за открытой дверью, но улыбка была притворной, и когда его плеча коснулся проходивший мимо ассистент, Джек вздрогнул. Из углового офиса за ним наблюдали холодные глаза. Укрывшись в офисе, он отгородился от фирмы закрытой дверью. Почему сегодня все ощущается таким бессмысленным, мелким и фальшивым?
Потому что так оно и есть.
Улыбки. Кивки. Если б Джонни убил Уильяма Бойда, ничего этого не было бы. И ведь именно этого люди и ждали. Именно это он видел по пути сюда. Удивление, сожаление, неприязнь. Подозрения подтвердились, когда Джек направился к столу и увидел ежедневную газету с фотографией Джонни и частного самолета под набранным крупным шрифтом заголовком:
СЕМЬЯ МИЛЛИАРДЕРА ПРИБЫВАЕТ В МЕСТНЫЙ АЭРОПОРТ.
ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНЫЙ МЕСТНЫЙ ГЕРОЙ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ЗАКЛЮЧЕНИИ.
Возле газеты лежала потрепанная книга, рассказывающая о смерти Алиссы и детстве Джонни. Где-то в ней была и фотография Джека. Загорелое лицо. Изуродованная рука.
Люди не знают…
Они думали, что Джонни все еще в тюрьме. Они считали его лучшего друга убийцей. Конечно, за это Джека не уволили бы – такое решение было бы невыгодно, – но в фирме его сочли бы виновным по ассоциации. На мгновение он застыл на месте, но потом уголек злости полыхнул с новой силой.
– Кто положил это сюда?
Джек распахнул дверь, и все теперь повернулись и смотрели на него.
– Сьюзен? Марк?
Его услышали по меньшей мере человек десять тех, кто сидел достаточно близко, но никто не посмотрел ему в глаза.
