Ничего.
Ни следа.
У себя в хижине Джонни соскреб засохшую кровь с волос и пальцев, убрал грязь из-под ногтей и надел чистые шорты. В этот момент перед глазами встал образ: столбы из кедра, ржавчина, старая сталь в тумане. Какой-то инцидент, черные деревья, ворота…
А было ли что-то еще?
Набросив рубашку, Джонни побежал по болоту к навесу, сбросил цепь с двери, но машины на месте не обнаружил. Грузовик нашелся в полумиле от ворот, в подлеске. Сначала Джонни увидел битое стекло, потом черный след на земле у кювета. Прикосновение к металлу отозвалось воспоминанием о столкновении, но воспоминание предстало как сон во сне, как отражение слепящего света фар, грохота, скрежета металла и треска бьющегося стекла. Стоя на обочине, Джонни посмотрел в одну сторону, потом в другую. В памяти остались какие-то люди, калечившие его палками. Он попытался сохранить образ, но не смог.
Вернувшись в хижину, Джонни взялся за поиски – вскрывал и переворачивал коробки, заглядывал в ящики – и в конце концов нашел то, что искал, в кофейной банке, заполненной шурупами, сверлами и резцами. Поднялся на холм, включил телефон и несколько долгих секунд смотрел на экран, пока на нем не появилась дата.
Девятое сентября.
Он потерял пять дней.
* * *
На верхушке холма Джонни сидел долго. В конце концов ему удалось вызвать техпомощь. Потом он прогулялся к шоссе, где встретил водителя, который, зацепив грузовик тросом, вытащил его из подлеска.
– Ну, это не то, что тебе хотелось бы увидеть, – заметил парень в замасленном комбинезоне с нашивкой на груди, согласно которой его звали Дейв. – Какого года старичок, шестьдесят второго?
– Шестьдесят третьего.
– Это ты его туда загнал?
– Что-то плохо помню.
– Могу забрать в город, посмотреть, что и как. Если рама погнулась, ничего уже не сделаешь.
– Сколько возьмешь за буксировку?
– Как насчет сотни баксов?
– Пятьдесят устроит?
Сошлись на том, что разницу поделили пополам. Потом Джонни доехал с Дейвом до автомастерской с двумя боксами.
– Второй подъемник сломан, – объяснил Дейв, – так что твоим займемся, как только первый освободится. Можешь подождать, если хочешь.
Стоявший на подъемнике старенький «Датсун», похоже, уезжать не собирался – у него отсутствовали все четыре колеса, выпускной коллектор и задний коренной подшипник.
– Спешить некуда, – сказал Джонни. – Ты мне позвони, а если не отвечу, оставь сообщение.
– Как хочешь.
Они вышли из кабины. Мимо, тяжело пыхтя, пронесся большегрузный трейлер. Джонни вытащил из кармана пачку бумажек и отсчитал семьдесят пять долларов.
– Мне надо на чем-то ездить.
Дейв кивком указал на кабриолет с пятнами ржавчины.
– Можешь взять за восемьдесят баксов.
– На сколько?
– На неделю.
– А как насчет этого? – Джонни показал на мопед с «лысыми» покрышками и рваным сиденьем.
– Даже не знаю, бегает ли он вообще.
– Если бегает, отдашь за полсотни на месяц?
– Вот что я тебе скажу. – Дейв посмотрел на мопед оценивающим взглядом и вскинул бровь. – Давай сотню, и он весь твой.
* * *
Вернувшись в Пустошь, Джонни сел под дерево и постарался успокоиться и не паниковать из-за потерянных дней. Для начала он сосредоточился на жаре́, потом на сердце, на крови в венах. Затем перешел вовне – на кору, к которой прижимался спиной, и через нее на сердцевину дерева, спустился к корням и дошел до камня, лежащего в холодной глубине и служащего дном мира.
– Пять дней.
Он размял руку и почувствовал движение сухожилий. Грузовик не просто пострадал, его добили. Такова реальность. А вот как объяснить внезапные проблески цвета? Вспышки? Кровь? Прочие невероятные видения? Может быть, за жизнь в Пустоши и впрямь нужно платить, и плата эта такова, что позволить ее себе он не может? Не позвонить ли Джеку, подумал Джонни и тут же сам себе ответил: нет. Джек начнет беспокоиться, а спорить с ним он пока что был не готов.
И что оставалось?
Джонни сел на мопед и, выехав из Пустоши, повернул на север, к Леону.
– Немножко рановато для тебя, а? – спросил из-за стойки хозяин бара.
– Я не за выпивкой.
– Поесть?
– И не за этим. – По дороге Джонни обдумал несколько вариантов подхода к интересующей его теме, но в результате пришел к выводу, что хитрить не стоит. Разговаривая с гостем, Леон продолжал вытирать стаканы, ловко орудуя старым полотенцем. – Ты как-то сказал, что по молодости охотой занимался…
– Верно.
– И что выследить можешь любого зверя. Что у тебя это лучше всего получается.
– Так оно и есть.
– Почему ты не ходишь на болото?
– Кто сказал, что не хожу?
– Ты сам и сказал.
Бармен покачал головой:
– Не помню такого.
– Я тогда в первый раз сюда пришел. Ты сказал, что, мол, пойти на болото равнозначно капитуляции, а у тебя сдаваться желания нет. Да еще обозвал меня тупицей, у которого соображения меньше, чем у камня.
Леон улыбнулся:
– Да, точно. Теперь помню.
– Так чего же ты боишься?
– Хочешь поговорить о болоте? Сейчас? Через столько лет?
– Да, хочу.
Леон отставил стакан, отложил полотенце и, облокотившись о стойку, подался вперед.
– И с чего бы вдруг такой интерес после… сколько там… шести лет?
– Может, меня тоже кое-что пугает.
– Что?
– Сам толком не понимаю.
Бармен налил в кружку кофе и подтолкнул ее через стойку.
– Пей.
– Зачем?
– Затем, что мне подумать надо.
Весь следующий час Леон полировал стаканы и подметал пол. Однажды, оглянувшись, Джонни увидел, что бармен наблюдает за ним, слегка наклонив набок голову и держа в руках метелку. В полдень в бар завалила на ланч небольшая толпа, и Леон дал Джонни сэндвич. Еще через два часа бармен вышел к песочной яме и привел с собой старичка, которого поставил вместо себя за стойку, предварительно надев на сменщика фартук.
– Не спали́ мне заведение. Ты. Идем.
Он взял бумажный пакет, отвел Джонни к старому грузовику и повернул ключ. Грузовичок закашлялся и выплюнул клуб сизого дыма. Леон положил руки на руль.
– Я на этой земле пятьдесят лет с лишком. Здесь мое место в мире: вот этот вот грузовик, эти люди, двадцать квадратных миль. Может, меньше. – Он повернулся к Джонни. – Что бы ни привело тебя сегодня с того болота, я про то знать не хочу – даже если ты видел что-то, слышал что-то или сам Господь потянулся с неба покормить тебя завтраком. Понятно?
