Джонни кивнул.
– Я помогу тебе сегодня. И больше мы об этом говорить не будем. Можешь приходить в любое время. Можешь есть мои ребрышки и пить мой виски. Мы будем говорить о погоде, о проблемах на лесопилке или о тех мягоньких, кругленьких дамочках в обрезанных джинсах и тесных маечках. Ты рассказываешь кому-то про то место, куда я собираюсь тебя отвезти, – и на этом всё, конец.
– Понимаю.
Леон еще раз посмотрел Джонни в глаза.
– Сделай так, чтобы я об этом не пожалел.
Они проехали через стоянку, пересекли реку и покатили по краю поля. Вдоль дороги бежали телефонные столбы, а когда столбы повернули на восток, Леон продолжал ехать на север по проселочной дороге. Мир вокруг окрасился в зеленое и красно-коричневое, и воздух изливал теплое приглушенное мерцание. Еще через две мили Леон свернул в лес, преодолел, беспрестанно газуя на скользких камнях, широкий ручей и остановился на вырубке, где между тюльпановыми деревьями и бархатистым дубом притулился домишко со сложенной из шлакоблоков трубой и грязной металлической крышей. Со стропил по левой стороне свисали тушки кроликов, цветы в горшках оживляли невысокое крылечко.
– Жди здесь.
Леон прошел через пыльный двор и поднялся по прогнувшимся под его весом ступенькам. Ему открыли еще до того, как он постучал. Выглянувшая старушка посмотрела на Джонни и закрыла дверь. Четыре минуты спустя Леон вышел один и, подойдя к машине, сказал:
– Гостей не любит, но тебя примет.
– Кто?
Леон забрался в кабину.
– Можешь называть ее Вердиной. Стара, как первородный грех, и видеть никого не хочет, так что ты уж веди себя прилично, а иначе мне несдобровать. И еще, возьми вот это – пригодится. – Он вручил Джонни бумажный пакет. – Сахар. Подарочек. Ей это нравится.
– Что-нибудь еще?
– Левый глаз у нее слабый, так что смотри в правый. Не повышай голоса, не дерзи. Физиономия у тебя симпатичная, так что все должно получиться.
Джонни бросил взгляд на домишко. Дверь была приоткрыта, и за ней виднелась крошечная фигура в застиранном платье.
– Болото знает?
– Получше тебя.
– Как это?
– Прожила там полжизни.
Джонни почувствовал, как его словно потянуло к домику.
– Что еще мне нужно знать?
– Наверное, только вот это. – Леон наклонился вперед и тоже посмотрел на старуху. – Она, в общем-то, моя бабуля.
Джонни подождал еще немного и выбрался из кабины. Взойдя на крыльцо, увидел мух на кроликах и ружье у двери. Старуха ждала.
– Подойди ближе. Чтобы я на тебя посмотрела.
Джонни переступил порог, и хозяйка встретила там, где в окно вливался свет. Она была маленькая, но руки, когда она коснулась его лица и повернула к солнцу, оказались проворными и не дрожали.
– Леон говорит, тебя зовут Джонни Мерримон.
– Да.
– Хм… Похож. – Старуха повернулась, прошла в полумрак комнаты и села в кресло-качалку у холодного камина. Других комнат в домике не было: плита справа и кровать в углу. – Ну, проходи. Я сказала Леону, что хочу поговорить с тобой. Но не сказала, что займу этим целый день.
Джонни сел на стул по другую сторону от камина.
– Леон говорит, что он ваш внук.
– У его мамочки были самые круглые каблучки
[19] во всем округе, так что, может, внук, а может, и нет. Это мне?
Джонни передал пакет, и Вердина сунула в него палец, а потом слизнула песок.
– Ладно. – Она поставила пакет на колено. – Скажи мне, что ты хочешь знать.
– Вы сказали, что я похож на Мерримона. Что это значит?
– То, что ты пошел в своих родичей по мужской линии.
– С чего вы это взяли?
Она презрительно фыркнула.
– Твоя семья много лет владела моей семьей. Или ты позабыл об этом?
Джонни покраснел от смущения. Об этом он и впрямь не подумал. А как же Леон?
– Куришь? – спросила Вердина.
– Нет.
Из кармана старухи вынырнула самокрутка. Вердина чиркнула спичкой и выпустила клуб дыма. Табаком от него не пахло.
– Леон говорит, ты Хаш Арбор владеешь…
– Да, мэм.
– Постройками? Землей?
– Всем.
Старуха еще раз затянулась, отложила самокрутку и сняла с языка какую-то крошку.
– Говорит, тебя что-то напугало. Что?
– Даже не знаю.
– Не знаешь или не хочешь говорить? – Джонни не ответил, и она, не спуская с него глаз, кивнула. – Покури.
– Я не курю.
– Можешь покурить, а можешь уйти.
Джонни посмотрел на дымящуюся самокрутку в ее руке.
– Это что?
– Марихуана. Грибочки. Ничего такого, что не растет на этой Богом созданной зеленой земле. – Она протянула «косячок». Один конец был влажный, другой походил на оранжевый уголек. Секунду поколебавшись, Джонни взял самокрутку и легонько попыхтел. – Глубже. – Он затянулся и тут же закашлялся. Вердина с довольным видом забрала сигаретку. – Так что такое ты увидел, что оно тебя испугало?
– Ничего. Я потерял пять дней. Вот так. Они у меня выпали.
– И ничего не помнишь?
– Какие-то вспышки. Разрозненные образы. Думаю, я расшибся, но вроде бы и нет. Бессмыслица какая-то.
– Ты сны видишь? – Джонни заколебался, и старуха выпустила струю дыма ему в лицо. – На болоте? Видишь сны?
– Да. Думаю, что да.
– И что тебе снится? Не лги.
Джонни сглотнул. В доме было жарко, ни малейшего ветерка. От дыма кружилась голова.
– Вижу повешенных.
– Кого?
– Одного белого мужчину. Двух рабов.
– Что еще?
– В каком смысле?
– Кури. – Старуха снова подала ему косяк, а когда он затянулся, подалась вперед. – Ты возле дерева. Люди кричат.
– Откуда вы знаете?
– Там еще девушка с ножом. Мужчин изуродовали.
Старуха откинулась назад, и Джонни захлебнулся дымом. Попытался продохнуть и не смог.
– Скажи, что ты слышишь.
– Мне это не нравится…
– Скажи.
– Крики. Господи… Я слышу, как кричат те мужчины. – Вердина отстранилась еще дальше, и на мгновение Джонни оказался во сне. Огонь, дергающиеся ноги. Он моргнул, и все растаяло. Закашлялся, прочистил горло. – Как вы узнали, что мне снится?
