– Что же вы делаете, господин хороший? – Удивленно уставился на Васю в меру упитанный одессит, только что нежно целовавший в черный носик маленькую собачонку. – И зачем, спрошу я, вы пугаете бедное животное? Или так теперь поступают в мало-мальски приличном обществе?
– Тяф! Тяф! – поддержала претензии хозяина его пассия.
Вася, потряс проявляющимся фотоснимком, словно веером.
– Ах, не извольте беспокоиться, господин Касторский, – миролюбиво улыбнулся он, – это всего лишь работа. Обычная рутина… Разрешите представиться: Василий Рогов, специальный корреспондент журнала «Алименты и акты», а также собственный корреспондент газеты «Фигаро» на юге России!
Буба недоверчиво растянул губы в подобии улыбки и осведомился, чем таки его персона могла заинтересовать столь известное издание.
– Нет, извиняюсь, я имею виды на Париж, но разве ж так готовятся встречать скромного куплетиста? Это ж просто недоразумение.
– Действительно, недоразумение. Пустяк, – согласился Вася, – всего одна фотография. Но она принесет мне славу и много-много хрустящих франков. Вот, полюбопытствуйте… Но-но, только из моих рук! – добавил он, когда артист попытался взять снимок, запечатлевший нежный поцелуй.
Буба, сдвинув на затылок канотье, уставился на фотографию и, обратился к своей любимице.
– Нет, Люси, я же вам не скажу за всю Одессу, но я совсем не могу понять такой фокус! Когда это он успел отпечатать свой шедевр? И что, позвольте спросить, он будет с этого иметь?
– Тяф! – согласилась мохнатая собачонка.
Но Вася твердо знал, что ему нужно. Спрятав снимок во внутренний карман куртки, он задумчиво ответил, что это не просто фотография, а настоящая сенсация, которую «Фигаро» с удовольствием опубликует на первой полосе в качестве скандальной хроники.
– Представьте заголовок: «Парижская эмиграция: сегодня – собачка, а завтра?» Или, лучше: «Русский артист-зоофил едет (простите!) иметь всю Францию»! А потом – текст, набранный крупным кеглем. Чтобы в глаза бросался.
Рогов был явно в ударе и с чувством продекламировал только что сочиненный экспромт:
Лувр сегодня посетил русский педозоофил.
Очень маленьких животных он старательно любил!
До Касторского понемногу начал доходить ужасный смысл роговских слов, но он принужденно рассмеялся.
– Пойдите на одесский привоз, мой друг, там купите петуха и крутите ему интимное место. Все равно вы с этого не получите ни молока, ни яичницы. Да неужели ж, господин журналист думает, что в эту фальшивку кто-нибудь поверит? Я смеюсь на вас!
Люси согласно показала свои острые зубки, наморщив маленький носик, а потом исподтишка попыталась цапнуть Васю. Но тот был начеку и отскочил назад. Буба, ласково почесав свою самоотверженную защитницу за ушком, предложил ей не кусать наглого щелкопера, чтобы не случилось несварение желудка, а потом, натянуто сыграв любопытство, как бы между прочим поинтересовался, что хочет иметь фотограф за свой снимок. Это было уже деловое предложение, ради которого Рогов и затеял свой спектакль, но сразу же сдаваться было пока рано.
– Я не торгуюсь с вами, господин Касторский. Свободная пресса не продается. – И, выдержав пафосную паузу, добавил: – Во всяком случае, задешево…
* * *
Подполковник милиции Петренко, посетив здание контрразведки и пообщавшись с местным начальством, уяснил два важных факта. Во-первых, громоздкие вещдоки, к которым служба Кудасова могла причислить заветный шкаф, если и хранятся, то где-то в другом месте – двери «управы» были недостаточно широкими, черного хода здание, видимо, не имело, а окна первого этажа казались наглухо закрытыми. Во-вторых, крайне настораживало, что ни штабс-капитан Овечкин, ни сам начальник контрразведки ни словом не обмолвились о громоздком предмете, хотя, отвечая на наводящие вопросы, не скрыли остальных результатов обыска, поведав и об оружии, и о подпольной типографии.
Поэтому Мухомор предположил, что в период между разгромом мастерской товарища Сердюка и появлением там оперативников вояки могли, воспользовавшись затишьем, перепрятать странный агрегат. Помогать здешним особистам
[75] ловить «диверсантов» у Петренко никакого желания не было. Но воспользоваться возможностями контрразведчиков для установления контроля над ситуацией и нужных контактов имело смысл.
Решив, что обязательно разыщет завтра своих подчиненных, Николай Александрович продолжил светский разговор, сопровождавший трапезу…
* * *
У Васи Рогова очередной этап переговоров с куплетистом состоялся в летнем кафе на морском берегу. Надо отдать должное Бубе, зайдя туда, он весьма приветливо раскланялся с завсегдатаями, поцеловал ручку какой-то кавказской красавице, бдительно опекаемой двумя абреками, выпил поднесенный ими фужер вина и лишь после того уселся за отдаленный столик, пригласив отужинать и Рогова.
– Я, знаете, крайне любопытен, – разглагольствовал артист, – я имею интерес знать, где таки делают подобных вас?.. Нет-нет, я, право слово, никого не обижаю. Буба сегодня благодушен. Он угощает… Эй, официант! Вина мне и моему гостю!..
Вася чувствовал себя неуютно. С одной стороны, ему было жаль человека, которого приходилось самым наглым, бессовестным образом шантажировать. Но, с другой, он был уверен, что именно Касторский сможет содействовать вызволению из контрразведки начальника РУВД и помочь найти пресловутый шкаф. Поэтому оперативник вынужденно продолжал играть свою нелицеприятную роль.
Правда, Буба попытался перехватить инициативу и начал рассказывать о своих грандиозных связях в Париже, явно намекая, что после публикации фотографии журналисту не поздоровится.
– Вы таки представить себе не можете, как знаменит Касторский. Я только что прибыл в этот несчастный город на свою прощальную гастроль из столичного Парижа!.. Знаете, какие овации они делали после моих куплетов? Не знаете? Тогда послушайте одну поучительную историю о наших несчастных земляках, побывавших за кордоном.
– Заходит один мой старый приятель Фима со своей любимой в весьма приличный кафе-шантан. Спрашивает у официантки, какие есть супы. Та начинает перечислять. Закончив, спрашивает: «А вам-то это зачем?» «Это не мне, а жене». Официантка, критически осмотрев гостью: «Ей не надо – обожрется!..»
Потом артист еще немного постенал на тему невоспитанности парижской обслуги, не преминув привести очередную поучительную историю о женской логике, подсмотренную в приморском городке.
Супруга уже упомянутого Фимы долго упрекала мужа, что их общие приятели постоянно куда-то ездят семьями отдыхать на выходные. Фима наконец смирился: «Ну, хорошо, давай, поедем куда-нибудь отдохнём». – «Не могу. Ты же знаешь, что я работаю», – по привычке отрезала супруга.
