– Полный курс лагерной академии, – буркнул он.
– И за что же тебя наградили? Не за спасение тонувших на море?
– Григорий Артемьевич, я попрошу… – резко вмешался Жогин.
– А пусть поизгаляется, – беззлобно отреагировал Пастухов, не остывший ещё от воспоминаний. – Я и сам, может, так же топорщился, если бы не испытал всё на собственной шкуре.
– Так за что сидел, борода? – не унимался Щергунцов.
– Отбыл по полной и судимость погашена, так что не переживай, начальничек.
– Давайте всё-таки продолжим, Кондратий Федосеевич, – постучал по столу ручкой Жогин.
– Что же тут продолжать? – вздохнул Пастухов, запустив пальцы в седую шевелюру. – Сами вы были молодыми. Помните, какими цветами пахнет тело первой девушки. А мне Господь подарил счастье наслаждаться этим целые сутки, пока нас нашли. Вот тогда Глафирка и понесла от меня ребёночка.
Сказано это было так, что ни у Щергунцова, ни у Жогина долго не могло найтись нужных слов.
– Уцелеть-то как удалось? – хмыкнул, придя в себя, Щергунцов. – За грешное место не вздрючил тебя на крюк батяня осквернённой девки?
– Жив, как видишь, – глубоко затянулся дымом Пастухов. – Бока мяли и кости ломали, угрохали бы, конечно, по приказу отца, только пригрозила ему Глафирка, что наложит на себя руки, если прибьёт меня. Да и не выгодно было известному человеку придавать огласке случившееся. Он скоренько дочку замуж выдал за Гордея, дружку Никифору огромадными откупными зенки залепил, и объявили всем, что мальчонка родился будто бы от него. Но цыганская натура видна уже в пелёнках. Потом услышал я, что отдали его на воспитание божьей старушке при женском монастыре, а чуть подрос – выперли в детский дом, где он и сгинул, подхватив тиф, а может, так Глафирке сбрехали, ведь не унималась она до последнего, умаливала отца на поиски. Но время прошло – сама забеременела от Гордея и родила ему душегуба, убившего ради денег родную мать…
– Снегирёв мать не убивал.
– Как не убивал? – вцепился руками в стул Пастухов. – Что ж народ на кладбище клевету наводит?
– Он покончил жизнь самоубийством, когда был помещён в камеру по подозрению в убийстве. Оставил записку.
– А нож, который у него нашла продавщица магазина? Это не доказательство?
– Следствие проверяет все версии.
– Плохо проверяете!
– Не тебе судить! – поднялся и заходил по кабинету Щергунцов. – Ты знай, тискай нам свою историю, если сам же её и не придумал.
– А вы не пытались отыскать сына? – перебил его Жогин.
– Мне не до этого было, служивый, – опустил голову Пастухов. – Снегирёв приказал убираться с глаз долой, ну и пустился я в бега, подхватил тиф… Свирепствовал он тогда по всей Волге-матушке… Но уцелел, потом связался со шпаной, потом отсиживал за разные прегрешения, пока война не грянула. Был в штрафниках, кровью в бою заработал прощение, но после первого же боя угодил в госпиталь уже с серьёзным ранением, мог лишиться обеих ног, однако уберёг Господь. В общем, покидала меня судьба, пока назад возвратиться решил, но в городе прижиться не удалось и убрался я в родные края – к ловцам, в селе Вышка и осел.
– И с Глафирой Петровной больше не виделись?
– Как же! В первый же день заглянул да лучше бы не делал этого. Горе со мной пришло в её дом – принесли завалявшуюся похоронку на Гордея, погиб в Японии. От неё узнал, что забрала война и отца её в первые же дни боёв, и его дружка Никифора. А ещё поведала она мне горькую весточку, будто наш Пастушонок, так его в детдоме кликали, перед тем, как окончательно сгинуть, подорвался на гранате – страсть у него была по складам лазать да оружие, что плохо лежит, воровать. В банде он уже был. Двух его дружков насмерть укокошило, ему руку оторвало, но выжить ему, сказывали, не удалось.
– Где захоронен сообщили?
– Свалилась тогда Глафирка сама от тяжёлых известий. Некогда было поисками заниматься. Свой сыночек Серёжка тоже со шпаной связался. Таскали её уже по милиции.
– А вы?
– А что я? Напился с горя солдат до чёртиков, заночевал во дворе у Краснухи, а утром, не прощаясь, отправился пехом на Вышку. Вот и весь мой сказ.
– Значит, умер ваш сын?
– Выходит так. Не видел его ни разу с первого дня рождения, а что слышал о нём – рассказал вам.
– Какую руку-то оторвало, знаете?
– Нет, – отвернулся Пастухов.
Жогин попросил подписать каждую страницу протокола, крякнул, разглядев каракули:
– Понадобится, побеспокою.
– Выезжать никуда нельзя, так я понимаю?
– А куда теперь тебе ехать? – буркнул Щергунцов. – Найдём убийц, суду понадобишься. Так что жди вестей.
Глава XIX
Лудонин сортировал сводки оперативной информации, собираясь на доклад к комиссару, когда телефонный звонок дежурного заставил его прерваться.
– У аппарата, – он глянул на часы, оставалось десять минут с учётом затрат на коридор, на подъём по лестнице третьего этажа, ну и приёмная… Он поторопил: – Если серьёзно, то покороче, если обстоятельства позволяют, перезвоните через час-полтора.
– Срочное сообщение из района, Михаил Александрович, – заспешил дежурный. – Убийство!
– Слушаю.
– За Пришибом недалеко от грунтовой дороги обнаружена сгоревшая полуторка. В кабине останки двух трупов мужчин. Один однорукий.
– Кто определил, что убийство? Как?
– Пылала, как свечка. Была облита бензином. Люди, находившиеся в кабине, не пытались выскочить.
– Получается, их прикончили или засунули убитыми, затем подожгли, уничтожая следы?
– Очевидцев мало, да и те толком ничего не пояснили, поздно оказались у места происшествия.
– Заметили что-то подозрительное?
– Легковушка какая-то пылила вдали, но ни номеров, ни марки.
– Личность погибших, конечно, неизвестна?
– Нет.
– А этот?.. Однорукий?
– Среди местных судимых не значился.
– Время установили?
– Огонь заметили рано утром, ближе к семи. Пастух скот выгонял из деревни, поднял шум.
– Какие меры приняты?
– Начальник райотдела майор Каргин с оперативной группой и медицинским экспертом выехали на место.
– Дайте команду закрыть город и область всем постам ГАИ, проверять подозрительный транспорт, в особенности легковой! После доклада комиссару выезжаю туда сам.
«Два трупа… сожгли вместе с машиной, чтобы исключить опознание… Значит, местные? – прикидывал Лудонин, закрывая кабинет. – Но могли вывезти из города… В пользу этого свидетельствует то, что в такой глуши оказались рано, ночью добирались. К тому же однорукий не из местных, а фигура приметная. Наверняка известный уголовник. Тогда что же выходит, – разборки среди бандитских группировок либо устранение лидера?.. Вряд ли. Зачем так далеко везти трупы да ещё в кабине?.. Очень опасно. Хотя нет, расстрелять могли на месте, подъезжая. Утверждал же кто-то из классиков марксизма, что преступный мир изживёт себя сам».
