Глава II
Объявился пропащий месяца через три-четыре при обстоятельствах, от которых бедному участковому долго потом икалось.
Приближались ноябрьские праздники; измотанный заботами участковый Казимир Фёдорович Гордус, проходя мимо пивнушки у дороги, где местная шоферня, отдыхая от баранки после рабочего дня, баловалась пивком, не сдержался и остановился охладить нутро аппетитной кружечкой. За первой не заметил вторую, а там пролетели, словно пули, третья с четвёртой, тем более что, подмигивая друг другу, братва незаметно для Фёдоровича подливала в каждую граммов по 50 водочки из поллитровки. Поздно заподозрив неладное, участковый погрозил пальцем не в меру услужливым дружкам и нетвёрдой походкой уже запоздно отправился восвояси, на беду свою решив по пути заглянуть в летний парк и проверить общественный пункт охраны порядка. Боевитый был там командир заводской дружины Сашок Матков, но на первых порах нуждался в постоянном пригляде: превышая полномочия, не раз устраивал в пункте балаган, загоняя разбитных девок на посиделки.
Сокращая путь, вместо ворот участковый попробовал, как обычно, нырнуть в заборную лазейку, да повело спину незадачливому служивому, и, охнув от острой боли в пояснице, рухнул он в траву, несколько метров не добравшись до спасительной лавочки. А когда оставила боль, задремал слегка да вскоре и забылся крепким сном…
Здесь, в траве, он и протёр глаза, очнувшись от дикого холода. Когда очухался, первым, кого узрел перед собой участковый, был Хомяк, злорадно ухмылявшийся с пистолетом в руке. Гордус схватился за кобуру и застонал от бессилия и досады.
– Верни, негодяй! – заскрежетал он зубами, попробовал вскочить на ноги и не смог – жуткая боль пронзила спину.
Хомяк нагло расхохотался и выстрелил вверх.
– Ванька! Не шути с оружием! – прохрипел участковый пересохшим горлом. – В тюрьму угодишь, негодяй!
– Так ты ж, Казимир Фёдорович, облаву на меня устроил, – ёрничал тот, поигрывая пистолетом и паля в воздух раз за разом. – Поймай сначала или от страха ноги отказали?
– Стой, сукин сын! – Пересиливая боль, Гордус поднялся на ноги и, кусая губы, попытался схватить наглеца, но тот, хоть и был в двух шагах, ловко увернувшись, отбежал на безопасное расстояние.
– Догони, отдам! – Он снова выстрелил вверх.
Заставить себя бежать, пересилить боль и двигаться быстрее, участковый не смог. Цепляясь за ветки деревьев, он пробовал приблизиться к Хомяку, но тот тут же отбегал в сторону, злорадно посмеиваясь, и палил из пистолета, пока не кончились все патроны. Расстреляв обойму, Хомяк забросил оружие в кусты и, посвистывая, скрылся.
Попался он в ту же ночь. Его отловил Сашок Матков со своими лихими дружинниками, в пункт которых добрёл измученный и отчаявшийся участковый. Когда Хомяка грузили в «воронок», увозя к поезду для отправки в неведомую детскую колонию для несовершеннолетних преступников, он успел крикнуть размазывавшему по щекам слёзы Глисте:
– Не сопливься, братан! Свидимся скоро.
И почти не ошибся. Не прошло и месяца, как Фёдор Глистин отправился по тому же этапу, но в другом направлении. А вот скоро свидеться им уже не пришлось.
Глава III
Только спустя несколько долгих лет столкнулись они нос к носу на шумном Татар-базаре. Обоих было не узнать. Единственное, что сохранили: один – излишнюю полноту и неизменные полтора метра от подошв до кожаной маленькой кепчонки, в воровском их мире именуемой отымалкой, второй – вихляющую походку при удивительной худобе и зияющую щель от давненько выбитого переднего клыка на верхней губе.
– Прозябаешь? – после крепких объятий кивнул Хомяк на прореху во рту, которую дружок тщетно пытался скрыть, кривя физиономию. – И прикид хилый! Где твой былой форт, кореш?
На Глисте топорщился видавший виды пиджачок с чужого плеча, а вылинявшие, в светлую когда-то полоску подштанники едва прикрывали нагло торчащие битыми бульдожьими носами башмаки, потерявшие былую конфигурацию. Всё это явно подчёркивало наплевательское отношение хозяина к собственной персоне и бедственное его положение. Блёклому виду пытались противостоять лишь прежние неунывающие глаза, пылавшие радостью встречи и проснувшейся надеждой на лучшее будущее.
– Градус, гад, прижимает, – сплюнув, пожаловался Глиста. – Дыхнуть не даёт. Грозится посадить за малейшую провинность, обложил своими сыскарями из местной комсомолии. Я в город перебрался, знакомством не оброс, снял хату у горбатой старухи, а она стервой оказалась, дня нет, чтобы не долбила за платёж.
– Градус ещё при делах?! – удивился Хомяк. – Как он в участковых усидел после того, что я ему замастырил?
– Жив, сволочь. Майора отхватил да старшим на всём участке стал, теперь сподручных в подчинении имеет, спит и видит вторую большую звёздочку, на пенсию и не собирается.
– Ну я ему устрою проводы! – заскрежетал Хомяк зубами. – Под фанфары загремит!
– Спит и видит меня за решёткой, – подливал масло в огонь дружок. – Вот я здесь и перебиваюсь с хлеба на воду, кормлюсь, чем придётся. Сумки раззяв подрезаю, не брезгую любой мелочовкой.
– Не дело, – участливо покачал головой Хомяк, хрустнул в плечах благородной кожаной курточкой, скрипнул шикарными жёлтыми крагами на коротких ножках, обтянутых бархатными брючками цвета морской волны, и, щёлкнув крышкой отделанной серебром изящной коробочки, протянул приятелю длинные сигаретки с золотым ободком. – Завалим в кабак – на твой вкус, но так, чтоб не отравиться?.. Раздавим поллитровочку за встречу?
– Да тут их!.. – задохнулся от привалившего счастья Глиста.
– Без лишних глаз, естественно, – подмигнул Хомяк. – Сам понимаешь, ненадолго я сюда. Не хочу светиться.
– Да я!..
– Недавно на воздухе, а глянь, – потянул Хомяк с себя за рукав курточку, обнажая слепящую белизной рубашку, сощурил и без того узенькие глазки на шпарящее зноем солнце, – пропотел до чёртиков.
– Отвык от нашей жары.
– Ты похавать не прочь?
– Угощаешь? – Стараясь сохранять достоинство, Глиста неторопливо выхватил из рук щедрого дружка коробочку с невиданными сигаретками, жадно прочитал надпись на мундштуках. – Ух, ёж-невтерпёж! Ты глянь-ка! «Ночная столица»! Что за невидаль?
Хомяк, не замечая восторженное безумство дружка, небрежно перебросил пиджачок на руку, крепче надвинул кепчонку на глаза:
– Ну, куда поведёшь?
– Да здесь рядом. – Тот сунул выхваченную сигаретку себе за ухо, степенно закурил «Приму» из собственной помятой пачки, а на недоумённый взгляд приятеля невозмутимо ответил: – Мы как-то к заморским непривыкшие.
– Правильно! – ухмыльнулся Хомяк, обнимая свободной рукой дружка за узкую талию. – Не привыкай. Отвыкать тяжко будет. – И захохотал ему в ухо: – Узнаю тебя, братан, от гордыни не избавился.
– А хрен ли нам, шулерам, ночь работам, день гулям, – подыгрывая, Глиста попробовал схохмить, притопнул скособоченными бульдогами, выбросил коленце, но кислой получилась затея, не вызвала у его дружка ни одобрения, ни радости…
