– Я, наверное, – поднялся Брёхин.
– Ты так ты, – согласился прокурор. – Начнём с уголовного розыска. Прошу потише.
Дверь отворилась, высунулась завканцелярией:
– Владимир Михайлович, райком звонит.
– Скажите, я занят.
– Райком партии, Владимир Михайлович! – возвысила голос та и вытаращила глаза на прокурора.
– Я не глухой! – скрипнул зубами Шаламов. – Совещание у меня важное! Так и скажите!
– Георгий Григорьевич сам, – зашипела Тимофеевна, делая глаза ещё круглее.
– Подождём, Михалыч, – сказал Шанин. – Сядь, Брёхин! Что застыл столбом? Не понял, Первый звонит!
Шаламов поднял трубку. В ней коротко и зло пиликало.
– Опустил! – охнул Шанин.
– Я же говорила, – юркнула за дверь завканцелярией.
– Извините, Владимир Михайлович, – постучав в дверь, вошёл раскрасневшийся Миронов. – Бегом бежал.
– С хорошими вестями? – подставляя стул следователю рядом с собой, спросил Шанин.
– Ага, – улыбался тот.
– Заговорила! – вытянулись лица у Брёхина и у всех его сыщиков.
– Нет, – ответил Миронов, продолжая радоваться неизвестно чему.
– А чего же хорошего-то? – Брёхин заскучал. – Вас не понять, Николай Александрович.
– Врачи успокоили, кризис миновал. – Миронов обвёл всех ликующими глазами и повернулся к Шаламову: – Будет жить жертва, Владимир Михайлович.
– С тобой не соскучишься, Николай, – обронил тот и отвернулся в окно. – Боюсь, жертвами станем мы с тобой. Скоро. Если она молчать так и будет.
– Заговорит, Владимир Михайлович! – продолжал восторгаться тот. – Непременно заговорит! Софья Петровна, завотделением, мне обещала. Только придётся подождать. Амнезия сильная у неё.
– Это что же? – спросил Брёхин.
– Полная потеря памяти вследствие тяжёлого травматического и психологического шока, – отчеканил Миронов.
– Значит, опять ноги в руки? – загрустил Брёхин, оглядывая своих. – Вот так, братцы…
– Давайте всё-таки по порядку, – остановил его Шанин. – Владимир Михайлович, с кого начнём, а то мне ещё в райисполком надо.
Он быстро глянул на часы и добавил:
– Время одиннадцатый час, у меня десять минут осталось.
– Ну что же делать? Беги. Мы тут без тебя, – Шаламов опустил голову, зарылся в бумагах на столе.
– Позволь минутку, Михалыч, – вскочил Шанин и надел фуражку. – Я два слова.
– Давай, – буркнул прокурор.
– Товарищи! Прошу внимания, – повернулся к собравшимся начальник милиции. – Мне звонил Евгений Александрович. Максинов. Домой. Высказал озабоченность розыском убийцы. Слышишь, Брёхин?
– Слышу, – повесил тот голову и скривился, как нашкодивший двоечник.
– Коротко, Николай Александрович. Что отработано по версиям и задачи, – начал совещание Шаламов.
Следователь поднялся, как на экзамене, подошёл к краю прокурорского стола, раскрыл блокнотик.
– Значит так, – начал он, заметно волнуясь, дело об убийстве было у него первым, нигде и никогда он докладов ещё не делал, да и докладывать, собственно, было, на его взгляд, нечего. – Значит, так…
И он глубоко задумался.
– Не спешите, Николай Александрович, – подбодрил его прокурор, вместо того, чтобы сказать: не волнуйтесь. – Что наработал уголовный розыск?
– Ничего положительного, Владимир Михайлович.
– Как ничего? – возмутился с места Брёхин. – Все ноги оббили. Я весь отдел разогнал.
– Брёхин, я вам дам слово, – одёрнул крикуна прокурор. – Сдерживайте эмоции.
– Работаешь, работаешь и все шишки на нашу голову!
– И про шишки расскажете, когда время придёт, – прижал Брёхина к стулу жёстким взглядом прокурор. – Неизвестно, кому больше достаётся.
– Я что хотел сказать, Владимир Михайлович… – начал между тем следователь. – Мы вчерась, когда вечером я вернулся от артистов, посидели немножко с Валентиной Павловной и подумали…
«Сдружился, значит, со старушкой, молодой, – не удивился прокурор. – Так. Так…»
Но промолчал.
– Очень подозрительные вырисовываются две личности на горизонте, – сделал значительным лицо следователь. – Помните, я рассказывал прошлый раз? Их Бобрачков видел, когда Вельзевулову с бакена снимали? Он их помочь просил, а те пьяными оказались. Лыка не вязали.
– Установили личности, Брёхин? – строго спросил Шаламов. – Двух неизвестных?
– Откуда? Шпаны крутится возле туристов, пруд пруди. Даже из города приезжают.
– Что значит, откуда, товарищ капитан?
Брёхин поднялся, опомнившись.
– Извините, – вытянулся он. – Но Николай Александрович прошлый раз не акцентировал…
– Что значит, не акцентировал?! – взорвался прокурор. – У вас свой план раскрытия преступления имеется? От титьки, простите, только что оторвали? Первый год в уголовке? Что удалось сделать по выяснению личности тех двоих?
– Бобрачков их обрисовал так, Владимир Михайлович, – залистал опять свой блокнотик следователь. – Одну минуту… Вот… Невыразительной наружности, оба пьяные, как будто спали всю ночь.
– Слышали? – оживившись, подал голос Брёхин. – Попробуй, установи таких.
– Это я с ваших объяснений читаю, – поднял на него глаза Миронов. – Ваш инспектор Репин писал.
– Где Репин? – обвёл кабинет Шаламов.
Поднялся тощий и длинный, как жердь, Репин и застыл вопросительным знаком, не выпрямляясь, будто тесно было ему под потолком.
– Ну? – спросил прокурор.
– Бобрачков сам был в то утро, мягко выражаясь, не в себе. – Репин поднял глаза вверх, вспоминая. – Намекал, браконьеры те вдвоём были.
– Надо было выяснить их наружность, инспектор Репин, – осуждающе покачал головой прокурор. – Мне вас учить, капитан Брёхин?
– Я их выучу! Я их научу спрашивать! – задохнулся тот.
– Без эмоций, Брёхин, – осадил его Шаламов. – Бобрачкова сегодня же доставить в прокуратуру. К Миронову. И чтобы был словесный портрет обоих. Чёткий. Как по учебнику криминалистики.
– А вчерась я с геологами беседовал, Владимир Михайлович, – уловив момент, продолжал следователь. – И выяснил такую деталь. Они из Саратова приехали. Порыбачить. Встретили двух мужиков. Так те их прямо к ростовским палаткам направили. Где артистка наша… С бакена. Вот и выходит…
– Что выходит? – не понял прокурор.
– Их нам специально подсунули. Чтобы, значит, на ложный след навести. Мы геологов сцапаем, а те двое дёру дадут.
