Не смыкая век, не зная покоя, Броня Мелентьевна кружилась после этого над метавшимся в горячке Лисичкиным, как пчёлка над сладким цветком. Тот угорал в беспощадном жару, кричал, пытался вскочить и куда-то бежать, кого-то ловить, дико вращая зрачками глаз. И, бог знает, что могло случиться, если бы не заботливые ручки Фиолетовой. Накануне вечером лоб Аркадия Константиновича ни с того ни с сего сделался холодным. Потеряв рассудок от испуга, Бронислава Мелентьевна бросилась из палатки за Екатериной Модестовной, но, когда они возвратились, Лисичкин тихо и безмятежно спал, мирно посапывая и не шевелясь, словно дитя.
– Миновал кризис, – успокоилась Железнова и попросила воды у Фиолетовой. – Теперь пойдёт на поправку. Может быть, уже завтра встанет наш герой.
– Как же мне быть? – заломила руки Бронислава Мелентьевна.
– Радоваться, глупая. И не гневите Бога, – одёрнула её Железнова, скупо улыбнувшись. – Он снова вернулся к нам с того света, непутёвый. Теперь за ним глаз да глаз.
И она легонько погрозила пальцем Фиолетовой. Для порядка.
– Вот я и беспокоюсь насчёт этого, – закрыла лицо руками та.
– О чём вы, несносная женщина?
– Ну, как же? О его ошибке? Как только он узнает, что нашёл труп не Вельзевулова, опять бросится искать Ивана Ивановича.
– Это верно.
– Екатерина Модестовна, дорогая, выручайте!
– Милочка, чем же я могу помочь? Может, привязать его верёвками к раскладушке?
– Он удерёт вместе с ней.
– С него станется…
– Что же делать? Что делать?
– Ну, успокойтесь. Рано бить тревогу. Он ещё спит.
– Я чую, будет поздно, когда он проснётся!
– Так молчите. Не говорите ему про труп.
– Разве я смогу? Ведь он обязательно спросит. Как только придёт в себя, так начнёт расспрашивать. Он очень пылкая натура.
– Да уж. Не возразить. Задачка… – задумалась Железнова. – Тогда остаётся единственное средство. Спрятать одежду. Без штанов ни один мужик далеко не убежит.
– Вы плохо знаете Аркашу.
– Да? – вытянулось лицо у Железновой. – Он такой авантюрист?
– Хуже.
– Тогда разденьте его совсем.
– Что вы говорите, Екатерина Модестовна? Я не давала повода. За кого вы меня принимаете?
– Будет, будет, милочка. Ничего другого не остаётся.
– Но каким образом?
– В этом есть секреты?
– Ну, в определённой степени, – замялась Фиолетова.
– Броня, укутайте его в простыню. Тем более, ему жарко. И всё бельё в стирку. Утром спрячете, что останется.
– А в чём же он будет, извините, лежать?
– Мужчине достаточно волос на голове, – отчеканила Железнова. – Первобытный люд шастал в шкурах. А ваш Аркадий Константинович шустрый шалунишка.
– Где мне взять шкуры?
– Но голым он никуда не денется! – подняла палец вверх Екатерина Модестовна. – Другого выхода я не вижу.
И Железнова со значением удалилась, исполнив до конца свой долг. А утром, как они и предполагали, Лисичкин не долго горевал над неудачной находкой, хотя поначалу отказывался верить Фиолетовой. Когда же та перекрестилась несколько раз, он смирился, стих и надолго задумался. Лежал без движения несколько минут, попросил молока, выпил две кружки, поднесённые доброй рукой, выслушал её жалостливые речитативы по поводу всех усопших, расспросил про неизвестного, труп которого нашёл, про все дальнейшие события, случившиеся после. А потом решительно поднялся с постели и застыл с раскрытым ртом, обозрев свой голый низ и кривые тонкие ноги.
– Броня, – задохнулся он от изумления и стыда, – как это понимать?
– На вас лица не было, – запричитала Бронислава Мелентьевна. – Вы весь горели. Бельё всё мокрое от пота. Я бросила стирать.
– Простите. Но как же быть? – растерялся Аркадий Константинович. – Мне хочется встать и выйти.
– Хочется – перехочется.
– По нужде, Броня Мелентьевна. Простите.
– Я выйду сама.
– Я мужчина, в конце концов!
– А я женщина! У меня сердце болит от ваших фокусов. Я умру.
– Вы специально это сделали? Спасибо, – подозрительно глянул на неё Лисичкин.
– И вам спасибо! Это мне вместо благодарности.
– Признайтесь, вас научили?
– Никто меня не учил. Нанялась вам в санитарки, в прачки. Что ещё? Заштопать носки? Чай подать на блюдечке?
– Простите. Я не хотел…
Бронислава Мелентьевна рыдала. Лисичкин бросился было к ней, но одеяло спало с него, и он стыдливо закутался опять.
– Я не стою ваших слёз. Простите!
– Чего уж… Я привыкла. От вас мне одни подарки.
– Я не хотел. Но так надо, Броня. Вы должны меня понять. Найдите мне одежду.
– Нет. Не дам ничего. Екатерина Модестовна запретила.
– Вот оно откуда идёт… Здесь была эта мегера. То-то я почуял чужой запах.
– Как вы смеете! Она мудрая женщина.
– Она решает за всех, что нам надо! Когда всё это кончится, наконец?
– Вы уже нашли нам чужой труп! – всколыхнулась Фиолетова. – Ещё желаете?
– Я так и знал. И вы с ними? Значит, решили меня изолировать таким способом?
– В ваших же интересах.
– Вот этого не надо. Я не потерплю!
– Ваша воля.
– Злодеи. Лишить человека свободы! Возможности двигаться! Я найду на вас управу!
– Жалуйтесь. Следователь обещал приехать. Он вам скажет, что вы можете, а что, извините, запрет. Категорически!
– И что же нельзя?
– Шастать по кустам! По канавам! Трупы искать! Этим милиция занимается.
– Я им не мешаю.
– Мешаете! Ищейка нашлась! Трупы искать. Очень им это нужно.
– Опомнитесь! Что вы говорите?
– Сыщик сопливый!
– Вот этого я вам, Бронислава Мелентьевна, никогда не прощу, – губы у Лисичкина задрожали. – У меня нет корыстного интереса. Я ради Ивана Ивановича это делаю. Вы сами хорошо знаете.
Фиолетова ревела, не скрывая слёз.
– А одежду вы мне отдайте. Мои штаны и рубашку. Не имеете права. Я не ваша собственность, в конце концов. Кто я вам?
– Вы! Вы! – задохнулась Бронислава Мелентьевна. – Да пропадите вы все! Одна учит, второй с претензиями, третий… Сегодня пешком уйду в райцентр. Дозвонюсь домой. Пусть приедут. Возьмут меня отсюда.
Бронислава Мелентьевна тяжело покачала головой, словно сбрасывая с себя непосильное бремя, прошла в угол палатки и бросила оттуда одежду Лисичкину.
