– С последнего проданного осетра ещё червонец остался, – похвастал Ильдуска.
– Это хорошо. Пацана пошли в больницу к артистке, мол, её друзья прислали, сами на базар торопились. Пусть он убедится, одна ли она лежит в палате.
– Понял. Чего же тут не понять? Только жирно будет с коробкой конфет, я кулёк леденцов куплю. Хватит с неё.
– Не жадничай. Артисты настоящие не пожалели бы.
– Тогда свои добавляй. А то у меня ничего не останется.
Керзун полез в карман, достал две помятые ассигнации, сунул в быстрые руки приятелю.
– Смотри, используй на дело.
– Всё путём.
– Если обойдётся, дуй ко мне.
– А от кого конфеты передавать? От бабок, что ли?
– Нет, те удушатся, не пришлют. Пусть пацан скажет, что от артистов, и лишнего чтобы не болтал.
– Ну а если?..
– Если что не так или ментов приметишь поблизости – дуй ко мне. Я тебя здесь ждать буду.
– Усёк. А ночью, значит…
– А ночью видно будет. Дожить надо. Завтра её увезти в городскую больницу должны. Я у местного врача выведал. Сегодня ночью – последний шанс.
Ильдуска побледнел, скулами заводил, аж желваки забегали.
– Знамо дело. Если в городе она очухается, нам обоим крышка.
– Вот. Только мёртвые не чихают.
– Что?
– Молчат только мертвяки.
– Ага, – притих Ильдуска.
– Что? Струхнул? Живой отсюда её выпускать нельзя. Больше случая не представится.
– А может, мне самому забежать в больницу, проведать? Зачем ещё кого-то путать? Сбрехнёт не то.
– Лишний риск ни к чему. Подыщи смышлёного или совсем дурачка. Тебе нельзя. Вдруг она очухается. Увидит тебя и придёт в себя. Я у того врача, которому осетра загнал, вынюхал про эту болезнь. Он говорит, разное бывает. С ней же уже был чудной припадок. Она ночью поднялась ни с того ни с сего и на улицу убежала. А там в попутную машину сиганула и до артистов добралась. Мужа своего искать начала. Те перепугались. Подумали чёрт те что. А она снова в обморок брякнулась.
– Что сказала?
– Так ничего и не сказала. Только одно спрашивает, где муж?
– Чудеса! – У Ильдуски рот открылся сам собой, от испуга он отодвинулся к двери от приятеля. – Может, мне пора? Пойду, погляжу, что, как?
– Чифирни ещё. Время есть, – охладел Керзун к приятелю. – Я тоже сидеть здесь не стану. К сеструхе твоей сгоняю.
– А к ней зачем?
– Проведаю, – хмуро ухмыльнулся бородач. – Напугал я её первый раз-то. Теперь, может, приласкаю.
– Сеструха у меня змея. Смотри, не ужалила бы.
– Не таким жало дёргали, – поморщился бородач. – Жаловалась на тебя, дурака.
– Ты что задумал, Матвей? – заволновался Ильдуска. – Ты сеструху не трогай. Она ни при чём. Да и не знает ничего.
– Чего ты мелешь, дурило?
– Я знаю, ты ничего просто так не делаешь, – не отступал от него Ильдуска.
– Варит же у тебя башка, татарин, – хмуро огляделся Керзун, словно чего-то искал.
Хибара, в которой они обитали вдвоём, кроме кровати, двух табуреток и ящика, служившего столом, была пуста. Барахло, посуда или, вернее, её жалкие остатки, кучей свалены в углу. Там, на брезентовом лежаке, спал по ночам Ильдуска. Кроватью владел Керзун с первого того дня, как внезапно заявился. На ящике с банкой недопитого чифиря тускнел кухонный нож. Оба, не сговариваясь, уставились на его рукоятку, однако ни тот ни другой с места не сдвинулись. Нож был ближе к Ильдуске.
– Не доверяешь мне, Матвей? – почти шёпотом спросил Ильдуска.
– Отчего же? Доверяю. Но сеструха твоя мне тоже приглянулась. С первого раза, как увидел. На душе спокойнее становится.
Керзун помолчал, дал время Ильдуске вникнуть в смысл сказанного.
– За кого же спокойней? – спросил по-прежнему почти шёпотом тот.
– За нас.
– За нас всех?
– За нас всех троих. Ты на ножичек-то не косись. Вскочить не успеешь, я тебя придушу.
– Гад ты, Матвей…
– Все мы гады. Но ты мне, брат, этих слов не говорил, а я их не слышал.
– Если с ней что случится…
– С ней ничего не случится, если будешь вести себя правильно.
– Это как?
– Слушаться меня надо. И все дела.
Ильдуска скрипнул зубами, поднялся на ноги и зашагал к двери, выбив её с треском. Не оглядываясь, он шёл по пыльной дороге, низко опустив голову.
– Знаем вашу змеиную породу, – сплюнул ему вслед Керзун. – И на груди лежанку устрой, азиаты чёртовы, всё равно мечтаете, как бы ужалить.
Дождавшись, когда лазутчик скроется в переулке, Керзун вышел следом. Ильдуска с праздношатающимся видом дефилировал по пыльной дороге, ловя попутную машину. Ждать пришлось недолго. Не успел грузовик скрыться из вида, к дороге с поднятой рукой бросился и бородач. Ему не повезло, но минут через пятнадцать – двадцать и он на грузовике оправился следом в райцентр. Магазин и райбольница располагались почти рядом, напротив друг от друга, через улицу. Керзун постучал по кабине шофёру и выпрыгнул у «Продмага» с расписанной афишками дверью. Лениво пристроившись в ста метрах за деревьями на скамейке у забора, он закурил сигарету, оглядывая улицу время от времени. Близился вечер. Сельский люд ещё занимался своими нехитрыми делами во дворах, а то и готовился к ужину, вынося самовары прямо под деревья. Где-то на задворках брехала собака, не унимаясь и надоедая. Керзун порывался войти в магазин, но сдерживал себя. Швырнув очередной окурок в пыль, он принялся изучать афишки на двери магазина. Наконец дверь отворилась и оттуда выскочил Ильдуска с весёлым парнем рыбацкой наружности. Вслед им щебетала молодая продавщица, запирая дверь. Рыбак в обеих руках держал сумки со всевозможными кульками, буханками серого хлеба, солью, консервами и папиросами. Ильдуска принял от рыбачка сумки и остался ждать его недалеко от больницы, укрывшись в густых кустарниках. Парень поспешил со свёртками в больницу.
«Пока всё идёт, как надо, – подумал Керзун. – Взрослый лучше мальца. К тому же рыбаком оказался. Его уже сегодня здесь не будет, вон сумок сколько набрал. Видать, в дальний путь собрался».
Ожидания его оправдались. Рыбачок недолго проторчал в больнице, выскочил оттуда пустой, что-то сказал Ильдуске, принял от того сумки, и они вместе побрели по дороге.
«Ничего, пусть погуляют, – успокаивал себя Керзун, – дело сделано вчистую. Иначе Ильдуска бы с ним не чирикал, а назад помчался. Успеть бы и мне к Зинке, чтобы чего не заподозрил».
* * *
– Здорово, Зинуль, – бросил он ей и попытался ущипнуть за круглый бок.
