– Что же ты замыслил, уважаемый Леонид Аркадьевич, раз творишь такой беспредел? Объясняй уж, а то засну я за столом, не услышав и не пожрав ничего. Тяжкие хлопоты заварганил ты сегодня. Не много на свои плечи взвалил?
– Сдюжу, не впервой, – уселся напротив Динамит, демонстративно тесня тарелки и блюда, твёрдо ставя локоть единственной руки. – Оружию и динамиту, что ты припрятал когда-то, мною дан нужный ход. Догадываешься?
Хомяк молча кивнул, наливая третью стопку.
– Не спеши, – накрыл его руку своей Динамит.
Они долго и зло пожирали друг друга глазами, пока Хомяк не погасил огонь своих.
– Уважаю толковых, – наливая себе водки, Динамит жестом пригласил присесть Глисту, плеснув и тому в стопку.
– Прикатил ты сюда, голубчик, впустую, но это только маленькая частичка твоей большой беды, – многозначительно упёрся он жёстким взглядом в Хомяка. – Не знаю пока из столицы Белокаменной ты пожаловал, а может, из Воронежа, а может, из тьмутаракани, только уверен я – нет за твоей спиной крепкого хозяина. И не ерепенься! – тут же осадил он попытавшегося было вскочить на ноги Хомяка. – Да и кроме сраного ножичка, нет у тебя ничего, может, гроши ещё кое-какие остались от былых барышей, но и тех на прокорм тебе долго не хватит.
– Мели, Емеля… – буркнул Хомяк без былого энтузиазма.
– Так что, Хомяк, ты полностью в моих руках, и при надобности я раздавлю тебя как поганого зверька, именем которого тебя нарекли.
Хомяк опять потянулся было за стопкой, но Динамит резко перехватил его руку. Распахнулась дверь, и на порог ввалился зловещего вида огромадный верзила.
– Уймись, Каплун! – остерёг его Динамит. – Без надобности ты. Вишь, старые друзья разговаривают.
Верзила, попятившись назад, замер у косяка.
– Вон, сказал! – рявкнул Динамит, как хозяин на непослушного пса, и дверь захлопнулась. – Погуляй под окнами! – крикнул он ему вслед. – Да готовь нам жратву на завтра в коридоре.
На Хомяка это произвело впечатление.
– Вот теперь выпьем за знакомство и сотрудничество, помощнички вы мои дорогие, – с явной подковыркой и нарочито ласково произнёс Динамит, подымая стопку. – Если нет других предложений, поделюсь моими планами.
Глиста плеснул водку в рот поспешно и, так же торопясь, схватил жирный кусок баранины, жадно впился в него зубами. Хомяк потёр лоб рукой, тяжело провёл по глазам, словно сдирая застилавшую пелену, медленно осушил стопку до дна, налил ещё до краёв и, уже крякнув, опрокинул.
– Будете работать на меня, кореша, – успокаивая и почти дружески подвёл черту Динамит. – Идти вам некуда. Менты вас пасут и на первом углу сцапают, поэтому пока будете жить здесь. Каплун за вами присмотрит, а Колька Прыщ разнюхает всё, что вокруг творится.
– И долго нам тебе служить? – мрачно поднял на него глаза Хомяк.
– Как дело сделаем, – ощерился тот. – А там посмотрим. Может, сработаемся, а нет – разбежимся. Я неволить не стану. А цыган слов на ветер не бросает.
– Что за дело? Я мокрушничать не нанимаюсь.
– А я сам такого не терплю. – Чёрные глаза Динамита налились свинцом. – У нас не столица, враз след возьмут, а не сможешь замести, готовься к стенке.
Глиста и без того подрагивающий, словно осенний лист, совсем скукожился над столом:
– Как это? Без суда, что ли?..
– Есть у сыскарей такое право – стрелять нашего брата при попытке к бегству. – Разлив водку по стопкам, Динамит опрокинул первым. – Но башли срубим по-тихому, можно сказать, как в детском сне.
И он расхохотался так, что оба приятеля вздрогнув, переглянулись.
Глава VIII
Перед самым обедом в скрипнувшую дверь кабинета гособвинителей на первом этаже аппарата областной прокуратуры, стараясь не шуметь, протиснул одутловатый животик Аркадий Маркович Тимошкин, помощник по общему надзору со второго – генеральского этажа. Представитель высшей структуры грозного архитектурного сооружения, естественно, он был ближе к кухне как всех официальных известий, так и к всевозможным слухам, поэтому порой позволял себе спускаться и делиться ими с коллегами снизу. Гособвинители – народ занятой, по уши загруженный изучением материалов уголовных дел, назначенных к судебному рассмотрению, относились к непрошеным его визитам по-разному: седеющая матрона Стефания Карловна Цвингер – страстная курильщица, тут же отправлялась с папироской к открытой форточке и по необходимости поддерживала завязывающийся разговор резкими категоричными репликами; другие – помоложе, как Кира Сергеевна Ипполитова и несравненная красотка синеглазая Любовь Исаевна Филозова больше охали и ахали, заполняя дарованную свободу подкрашиванием и подмазыванием собственных личиков, для чего с завидной быстротой уставляли столы экзотичным содержанием косметичек, изредка подбрасывая невпопад колкие фразочки по обсуждаемым темам. Даже флегматичный библиоман Виталик Стрижевский использовал такие передышки не без пользы: тут же выдвигая ящик стола, он с жадностью влипал в страницы припрятанного там фолианта – последнего приобретения на книжном развале, вклиниваясь в обсуждения лишь по острой надобности.
Одним словом, гость сверху с неизменно сенсационными новостями устраивал всех, за исключением Матвея Ароновича Лейбы, которого не без оснований побаивался и сам Тимошкин, хотя ходил у него в приятелях, вечерами поигрывал с ним в шахматы на третьем этаже у криминалиста Ивана Кузякина, а в выходные дни их могли встретить в уголках летнего парка «Аркадия», где оба толкались среди недоступных и загадочных простым смертным нумизматов. Всем было известно, что Лейба и Тимошкин воевали под Сталинградом, были тяжело ранены: один горел в самолёте и, выпрыгнув с парашютом, покалечил ноги, не обходясь потом при ходьбе без трости; второй горел в танке и тоже чудом остался жив. Лечились в астраханском госпитале, где познакомились и не расставались с тех пор, по воле судьбы став оба юристами и оказавшись в прокуратуре. Занимая должность начальника отдела гособвинителей, Матвей Аронович, человек вообще-то добрейший, мягкой души интеллигент, не терпел никаких посиделок в рабочее время в возглавляемом им подразделении. Он беспардонно пресекал их, не взирая на личности и взаимоотношения, не раз грозя Тимошкину о его вольностях довести до сведения непосредственного руководителя Юрия Гавралова. Тот прошёл школу в обкоме партии помощником самого́ первого секретаря Леонида Боронина, слыл бойцом ещё той, старой коммунистической закалки, поэтому нарушения дисциплины расценивал высшим пороком, незамедлительно делая соответствующие выводы, и, конечно, болтливые хождения Тимошкина могли кончиться плачевно, но, к его счастью, разносы Матвея Ароновича, как правило, где начинались, там и заканчивались, а «хождения в народ» продолжались.
В этот раз до перерыва на обед оставалось не так уж много времени, к тому же дверь в кабинет грозного Лейбы была плотно закрыта: тот готовил доклад на важное совещание и приказал не беспокоить его по пустякам.
