Когда Колян проснулся, что-то было не так. И с ним самим, и вокруг. Сперва думал, что вырубило спьяну, грешил на похмелье. Потом понял: не так всё. И похмелье ни при чем. Мутный и непонимающий, добрел до шоссе, перемахнул через дорогу. Искал… Не, не Клавку. Пес с ней, с Клавкой. Людей искал. Слава богу, нашел…
Я слушал вполуха. В большей части этого трепа не было никакого смысла, но, по крайней мере, он разрушал жуткую тишину. Борис, напротив, оживился и стал перекидываться с Коляном байками из беспутного студенчества.
Мне было не до их бодрых разговоров. Тревога не уходила. Вот бы поскорей добраться до Арбата, найти Элю и убедиться, что с ней все хорошо.
Солнце катилось к закату. Костер весело потрескивал. Факелов навертели с десяток, дровами запаслись на сутки вперед. Колян свалил последний припертый ворох хвороста. Сел к костру. В зубах торчал молодой, еще совсем мягкий еловый побег.
— Жрать охота, — поделился он, пожевывая хвойную ветку.
— А елка съедобная? — улыбнулся я.
— Не очень, — признался Колян. — Мы мальчишками были. Хлобызднем чего или покурим и елкой зажевываем. Чтоб запах, н-на, отбить. Елочка — это первое дело.
«Н-на» он вставлял по поводу и без. Присказка явно требовала продолжения, но Колян его культурно избегал.
— Помогало? — подколол Борис.
— А то, — подмигнул Колян. — Правда, один раз ухряпались с пацанами до соплей, н-на. Зимой было. Иду домой, вижу елку. Знаю, что не то. Молодых побегов-то нет, но перемкнуло в башке. Думаю, какая, н-на, разница? Встал под елку и чуть ли не три ветки сожрал. Жесткие, колючие, н-на. Домой пришел, мать увидала, как меня мотает, и отхлестала мокрой тряпкой, н-на. На другой вечер успокоилась и говорит, мол, я тебе, дураку, сама налью, только одеколон тот хвойный больше не пей.
Колян благодушно хохотнул и тут же загрустил.
— Курить охота. На той стороне дороги тоже заправка, н-на. Та не сгорела, но там магазина нет. Только будка с кассой. Там ничего кроме масла и омывалки.
Омывалка, масло… Мысль взорвалась в голове, заставив сердце забиться чаше.
— Может, вода дистиллированная? — спросил я.
— Как же! Там только эта, с добавками от насекомых, н-на. Чтоб комаров размазанных с лобовухи смывать легче было. Не знаю, что туда добавляют, но я это пить не рискну.
— Да ладно, Коль, — поддел брат. — С твоим-то стажем и испугаешься?
— Не надо грязи, — оскорбился Колян. — Я чистый продукт потребляю. Одно дело водка, хлебная слеза. Другое — химия всякая.
Упоминание химии подействовало на Бориса странным образом. Брат переменился в лице, подскочил на ноги и выругался.
— Ты чего? — нахмурился я.
— Ничего, — хрипло выдохнул тот и, подхватив обмотанную рубероидом палку, сунул ее в костер.
Лицо брата стало резким, будто столкнулся с чем-то неприятным, раздражающим. А раздражала его, обычно, человеческая глупость. Факел загорелся, закоптил.
«Про дверь-то забыли», — сообразил я, поднимаясь.
— Ага! Дотумкал, — оскалился Борис и с факелом наперевес направился ко входу в магазин.
Я уже поджигал вторую палку. Колян смотрел озадаченно.
— Вы чего, мужики?
— Ничего, — отозвался я в тон брату, вытаскивая из костра факел. — Сейчас вернемся.
При свете нутро магазина выглядело еще неприятнее. Гарь, грязь, копоть. Копошащиеся мыши, какие-то жучки и сороконожки. От вида насекомых стало противно настолько, что очередные человеческие останки, обнаруженные между черными каркасами витрин, не вызвали сильных эмоций.
Или я стал понемногу привыкать к мертвечине?
Борис стоял возле двери и ковырял ее, перебирая ключи. Чадящий факел он приладил к полке, отчего на щетинистой щеке и скуле дрожали красно-желтые отблески.
Когда я приблизился, брат как раз вставил подернутую ржавчиной железку с бородкой в замок. Ключ подошел, но радоваться было рано.
Замок проржавел. Ключ не желал поворачиваться.
— Дай-ка я, — подошел Колян, не ставший дожидаться снаружи.
Брат отступил. Пальцы нашего нового знакомца тронули ключ так, словно он брал не ржавую железку, а смычок. И собирался не вскрывать дверь, а играть четвертый концерт Рахманинова.
Щелкнуло.
— Я в свое время слесарил малость, — поделился Колян и надавил на дверь. — От ё, н-на!
Несмотря на то, что замок Колян отпер, дверь не поддалась. Приржавела, что ли?
Колян шагнул назад, накренился, завис, словно мультяшный самолет, разогревающий турбины. А потом немного качнулся и с глухим «н-на» врубился плечом в дверь.
Створка влетела внутрь. Колян провалился за ней по инерции, тормозя и ругаясь уже в полную силу.
Остановился, отступил на полшага. Гордо сообщил:
— Вот теперь давайте свет.
На этот раз я успел раньше Бориса. Поднял факел и ступил в дверной проем.
Насекомых и мышей здесь не было. Небольшой коридорчик затопило по щиколотку. Пахло гнилью, канализацией. В конце коридорчика, между двумя дверями, лежал на животе человек.
Я подошел ближе. Страшно не было, но внутри что-то опасливо сжалось.
— Эй, — тихо позвал я.
Человек продолжал лежать без движения. Я присел на корточки, посветил и отшатнулся. Это только со спины он казался спящим. Несчастный был мертв. Возможно, не сумел очнуться: захлебнулся, приходя в себя.
Давясь слюной и часто дыша, я поднялся на ноги.
— Приплыл, — прозвучал над ухом спокойный хрипловатый голос.
Борис стоял за спиной и смотрел на меня.
— Давай проверим, чего стоять, — предложил он и, не дожидаясь ответа, протиснулся мимо меня.
Нам повезло. За одной из дверей был сортир, другая не открылась, зато за третьей обнаружилась небольшая комната, заваленная коробками и упаковками с тем, что раньше составляло ассортимент магазина.
Канистры с машинным маслом и пачки заплесневевших глянцевых журналов нам были сейчас не особенно интересны, но наружу мы выбрались вовсе не с пустыми руками. Упаковка минералки без газа, упаковка кока-колы, коробка с шоколадными батончиками, коробка с растворимым картофельным пюре, коробка с какой-то дрянью типа доширака и ящик с инструментами, который Борис откопал в дальнем углу.
Впрочем, половина добычи оказалась бесполезной. Колян хватанул батончик, раздербанил обертку и поморщился. Хотел куснуть содержимое, но быстро передумал. Судя по выражению его лица, толстый-толстый слой шоколада вместе с орехами, нугой и карамелью превратился в толстый-толстый слой чего-то гораздо менее аппетитного. Кола тоже годилась лишь для тушения костра. Зато негазированная минералка была вполне пригодна, и яичная лапша хрустела так же задорно, как в голодно-запойном студенчестве.
