* * *
Вернувшись в гостиницу «Кингс-Корт» в Бейсуотере, она сделала три телефонных звонка и установила две вещи. Во-первых, Реза Мохаммед в настоящее время является студентом Имперского колледжа. Во-вторых, Мустафа Села учился в Имперском колледже и закончил учебу полтора года назад. Ей удалось это вычислить. То есть еще до того, как Реза Мохаммед купил у Брэдфилда документы на имя Мустафы Села. Что, однако, вовсе не означало, что прежний Села и новый Села – это разные люди, причем оба не были настоящим Мустафой Села. Возможно, Мохаммед потерял документы или их у него украли. Или же были два Мустафы Села, один настоящий, другой – самозванец. Если на то пошло, возможно, их было больше двух. Почему бы нет?
По пути из Бейсуотера в Южный Кенсингтон Стефани попыталась снять еще две сотни фунтов с «Визы» Проктора, но банкомат не выдал денег и не вернул ей карту. Она была близка к панике, но, подключив логику, сумела взять себя в руки. Этого следовало ожидать. Ей и так крупно повезло снять столько денег, сколько она сумела.
Кампус Имперского колледжа науки, техники и медицины Лондонского университета располагался между Экзибишн-роуд и Куинс-гейт. Администрация колледжа находилась в Шерфилд-билдинг, невзрачном здании в центре учебного комплекса. Личный номер Мустафы Села, согласно Британской службе приема студентов – H402, – был на одной из дискет Проктора. С его помощью Стефани получила рекламный проспект курса бакалавриата: авиационное машиностроение с годовой стажировкой в Европе. Она также нашла проспект курса Резы Мохаммеда: аспирантура в области химического машиностроения и химической технологии.
Сам Реза Мохаммед появился в половине четвертого.
Он и еще несколько студентов шли с лекции. Многие имели ближневосточную или арабскую внешность, но взгляд Стефани сразу же выхватил его. По сравнению с фотографией его волосы были чуть длиннее, а борода чуть короче – вернее, даже не борода, а щетина, – но орлиный нос и глаза с тяжелыми веками невозможно было не узнать. Шагая в самой гуще группы, он тем не менее был один. Другие болтали парами или кучками, но только не Мохаммед.
Держась на почтительном расстоянии, Стефани последовала за ним до Куинс-гейт, где он свернул налево. На Кромвель-роуд повернул направо. Стефани тотчас догадалась, что Мохаммед направляется к станции метро «Глостер-роуд». Она сократила расстояние между ними, чтобы не упустить его из виду, как только они дойдут до метро. Но, как оказалось, он прошел мимо и свернул с Кромвель-роуд, лишь дойдя до Нересборо-плейс, что ведет к Кортфилд-гарденс. Там вошел в здание на углу с Баркстон-гарденс.
Прежде чем совершить первый из нескольких проходов, Стефани на минутку замедлила шаг. С тротуара каменные ступени поднимались под балконом второго этажа ко входу в помещение, которое через стеклянную дверь выглядело как какое-то фойе. За стойкой, лениво куря сигарету, сидел молодой человек. Он явно скучал. Большинство окружающих зданий были жилыми – бывшие особняки, превращенные в квартиры или дешевые гостиницы. Но этот явно не был ни тем ни другим. Перегнувшись через перила, Стефани сумела заглянуть в цокольный этаж: две большие комнаты, разделенные коридором. В одной из комнат стоял торговый автомат с безалкогольными напитками, пластиковые стулья на выстеленном линолеумом полу и старый телевизор в углу. В другой она разглядела гребной тренажер, набор гантелей на резиновом коврике и еще один тренажер. На стене, в коридоре, висел таксофон. Он находился за дверью пожарного выхода, у подножия ступенек, что спускались вниз от калитки, устроенной в ограде на уровне тротуара.
На главном входе не было никаких указателей, зато рядом имелась небольшая боковая дверь, рядом с которой на грязной латунной табличке Стефани прочла: «Студенческое общежитие “Аль-Шариф”». В углу одного окна была наклейка: на зеленом фоне белый полумесяц и звезда. Во время третьего обхода здания Стефани увидела внизу Резу Мохаммеда. Сидя спиной к окну, он, похоже, смотрел телевизор. Рядом с ним сидел еще один молодой человек, но они не разговаривали между собой.
Она набрала справочную службу и, получив номер студенческого общежития «Аль-Шариф», тотчас туда позвонила. Ответил мужской голос. Стефани спросила Резу Мохаммеда, и ей велели немного подождать. Зазвонил другой телефон. С тротуара ей было видно, как из спортзала в коридор вышел молодой человек и взял телефонную трубку. Она увидела и услышала, как он произнес слово, которое она не поняла. Затем выключила мобильник Проктора.
* * *
Мною владеет ярость, которую невозможно передать словами. В последнюю пару дней случайный наблюдатель наверняка счел бы меня спокойной, даже непробиваемой. Нет ничего более далекого от правды. Последние два года моя жизнь была свободна от негативных эмоций. Я была то обдолбана наркотой, то слишком пьяна или слишком устала, чтобы найти силы для гнева. У меня не было ненависти ни к Дину Уэсту, ни к Барри Грину, ни к любому из тех, кто эксплуатировал меня. Я не держала зла на тех, кто на час-другой покупал мое тело. И не уверена, что знай я тогда, что причиной трагедии был терроризм, это имело бы какое-то значение. Мое поведение определялось мной самой, а не событиями вокруг меня.
Но теперь все изменилось. Теперь я объята яростью. Сильной. Это наводит на мысль, что она все это время была со мной, лежа на секретном депозитном счете, на который капают астрономические проценты. Я зла на Кристофера за то, что он обманул смерть, я зла на остальных моих родных за то, что они стали ее жертвами. Я ненавижу Уэста, Грина и всех других моих пользователей. Даже Проктор не избежал моего гнева: как он мог оставить меня после того, как я начала от него зависеть? А еще есть Реза Мохаммед, человек с бомбой. Но главным образом я зла на себя. Я презираю свое падение и горько корю себя за все, что случилось со мной за последние два года. Мне стыдно за все те поступки, какие я позволяла себе до трагедии. Но самое страшное – это то, что я, увы, не могу ничего изменить, что мне остается лишь пенять себе за мое прошлое.
Я сижу, задумавшись над бакалаврским курсом Мустафы Села: аэронавигационная техника с годовой стажировкой в Европе. Помогли ли ему знания, полученные в Имперском колледже, взорвать в небе над Атлантикой борт NE027? На тот момент Села был третьекурсником. Я просматриваю проспект. Изученные им области науки и техники включают такие темы, как авиационные конструкции, материалы, механика полета и дизайн фюзеляжа. Если Села и Мохаммед – это один и тот же человек, что лично мне кажется весьма вероятным, то выбор именно этого курса явно не случаен и был сделан с умыслом. В любом случае нынешний курс Резы Мохаммеда настораживает: аспирантура по химическому машиностроению и химическим технологиям. Вооруженный такими знаниями, он способен превратить нашу жизнь в самый жуткий кошмар.
Открываю банку кока-колы и изучаю фотографию Резы Мохаммеда. Смотрю на него, а он глядит на меня. Интересно, живы ли его родители? Знают ли они, где он и чем занимается? Есть ли у него братья или сестры? Возможно, они похожи на него. Будут ли они оплакивать его, будут ли тосковать по нему?
Что касается моего собственного будущего, мне все равно, что будет завтра. Я больше не поддамся алкоголю и наркотикам, но от этого мое будущее не станет светлее. Опять же, я привыкла жить в темноте. Вопрос, который я задаю себе, никак не связан с тем, что будет завтра. Он в другом: когда настанет момент и я посмотрю в глаза Резе Мохаммеду – в глаза такого же человеческого существа, что и я, – смогу ли я спустить курок? Я сделала это случайно – и промахнулась. Смогу ли я сделать это намеренно и попасть в цель? Несмотря на душащую меня ярость, это противоречит всем естественным инстинктам внутри меня. Способна ли я хладнокровно убить человека?
